– С криком уходит боль, – всегда говорила Тамара двум своим ученицам. – Пусть даже крик чужой, но боль-то общая у всех здесь.

Женщины, сидевшие в избе на лавках перед ней, каждый раз понимающе и послушно кивали, ничего не спрашивая, но Тамара знала, что не могли еще они постичь всю важность своих обязанностей. Одна была молодой женой, другая такой же молодой вдовой, и мало они еще в своей жизни повидали настоящей печали – не знали цену слезам. Умели только с рассвета до заката на поле работать, руки до мозолей стирая, прясть пряжу, да кашеварить. Тамара же пыталась научить их смотреть дальше собственного носа, пыталась рассказать о страхе неизбежной смерти и его преодолении.

И когда все втроем ходили они на очередные похороны да поминки, чтобы горестным плачем развеять тоску родни при прощании с покойником, то часто еще, слишком часто, ученицы Тамары стеснялись кричать и лить слезы на людях, закрывая лица вышитыми передниками и рушниками. И немолодая вопленица вынуждена была трудиться за троих, чтобы уже дома, в ее тесной покосившейся избе на окраине села, наворчать на обеих своих помощниц за нестарание. Не со злости, просто для острастки.

В небольшом забытом Богом селе Белянки, где они жили, отношение к Тамаре в народе всегда было уважительное. Она долгие годы своей жизни была плакальщицей, как и все женщины в ее роду. И теперь, даже оказавшись бездетной, еще надеялась успеть воспитать из двух преемниц со стороны достойную замену себе, прежде чем покинет этот бренный мир. И хоть ученицы с трудом постигали старинное мастерство плача, но Тамара не сдавалась. Лишь им она могла передать все те знания, что хранились поколениями в ее собственном роду.

– Мала земная доля, и коль суждено человеку уйти – уйдет, как бы ни сдерживали его тут привязанности и обязательства, – часто вечерами любила говаривать Тамара, и в слабом свете чадившей лучины ее впалые выцветшие глаза, казалось, горели ярче.

Ни одни похороны, свадьбы или проводы в селе не обходились без вопленицы и ее помощниц, и все знали, сколь важен был обряд плача в любом подобном деле. Никто не скупился – Тамара была носительницей древней традиции, и ослушаться ее никто и не думал даже. Так было заведено, так делали еще их предки, и так учили они делать своих подрастающих деток.

Но однажды и Белянки не обошло стороной большое горе: заместо немолодого немощного уже старосты Тихомира, долгие годы заправлявшего в селе, из города по чьему-то указу сверху прислали на замену нового человека. Был это далекий от деревенской жизни щеголь по имени Велеслав, худой, как жердь, и желчный, привыкший носить франтовские наряды и сверху вниз на всех подчиненных смотреть. Он назначению своему не обрадовался вовсе, и решил со злости навести в Белянках свои порядки – строгие да современные, чтобы научить простой люд иной жизни.

И среди прочего велел перестать соблюдать древние изжившие себя обряды и традиции, которые, по его словам, только старикам одним и были нужны. Многим не по нраву пришелся указ нового старосты, который на святое покусился: наказывать всех приказал, кого в ночь накануне Ивана Купалы на реке заметят или жгущим купальские костры, кто зимой святочные гадания будет проводить, либо же на поминки пригласит к себе в дом вопленицу. Последнее особенно Велеславу досаждало, он как услышал на одной свадьбе надрывный плач Тамары и ее учениц, так сразу и закричал:

– Дикие люди! Кто же скулит и ревет на свадьбе, когда тут пить надо, танцевать, да смеяться!..

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.