Согласно его высказыванию, будучи в Або, Иммануил занимался «различными размышлениями», в том числе касательно камнерезной машины, способной прямо из скалы вырезать готовые каменные диски с двумя плоскими сторонами. Однако, как он сам утверждал, затея сошла на нет из‑за отсутствия подходящей рабочей силы и мастерских. Через фон Гартмана он получил заказ на педальную мельницу для Абоской тюрьмы, но и этот проект сорвался из‑за «личных интересов заведующего работами». Прямым свидетельством пребывания Иммануила в Або является большой каменный дом в городском квартале номер 16 (позже Нюгатан, 8), который он спроектировал для Шарлина. Строение располагалось через дорогу от того дома Шарлина, в котором Иммануил квартировал. В 1827 году в Або случился пожар, в результате которого уцелела только треть домов, и город пришлось отстраивать заново. Дом Шарлина, с виднеющейся на заднем плане башней городского собора, увековечен на самой старой в Финляндии фотографии – дагеротипе 1842 года.

Дом Шарлинов в Або, фотография (дагеротип) Хенрика Каяндера, 1842 год. На заднем фоне видна башня собора

Следующим важным лицом, с которым Иммануил познакомился в Або, был барон Юхан Рейнгольд (Иван Иванович) Мунк. Его карьера в русской армии развивалась стремительно. В девятнадцать лет он участвовал в оккупации Парижа, а поворотным моментом в его продвижении по службе стало восстание декабристов в 1825 году. В день вступления на трон императора Николая I ряд реформаторски настроенных офицеров восстал против самодержавия. Мунк и его полк не примкнул к заговорщикам, в связи с чем император приказал ему отвечать за расстрел пяти офицеров, приговоренных к смертной казни. По словам знакомых, этот факт биографии мучил его всю оставшуюся жизнь. В любом случае доверительные отношения между императором и Мунком способствовали взлету карьеры. На момент знакомства с Иммануилом Мунк был полковником и командиром батальона Павловского полка, а уже в 1839 году был назначен генерал-майором и командиром Преображенского полка.

Человек, благодаря которому знакомство состоялось, был барон Юхан Клас Флеминг, камергер шведского наследного принца Оскара. Он знал Иммануила еще по Стокгольму и застал того во время одного из своих посещений Або. По словам Иммануила, Флеминг попросил Мунка «дружелюбно позаботиться обо мне по приезде моем в Петербург», что Мунк и выполнил.

Несмотря на светлые надежды, связанные с его будущим в профессиональном плане, последние месяцы пребывания Иммануила в Або были тяжелы в плане личном. 31 августа 1838 года умер его любимый брат Бернхард, а менее чем через пять недель ушла из жизни двухлетняя дочь Шарлотта.

После года проживания в Або Иммануил 20 декабря 1838 года наконец прибыл в Петербург.[1] Море было сковано льдом, и путешествие шло по суше. Встретил его говоривший по‑шведски офицер, которого полковник Мунк послал помочь на таможне. В Петербурге Мунк дал возможность Иммануилу найти жилье у одной шведки по фамилии Хольмквист и оставил в его распоряжении говорящего по‑шведски офицера. В социальном плане Иммануил первое время был достаточно беспомощен, поскольку не знал ни русского, ни двух других основных языков, на которых общались в российской столице, – французского (языка общества) и немецкого (языка делового и торгово-ремесленного мира).

Мунк сразу ввел Иммануила в самые влиятельные шведскоязычные круги Санкт-Петербурга. Свой первый сочельник Иммануил отпраздновал у барона Густава фон Котена. Его отец, Густав фон Котен-старший, был главным судьей Выборгского судебного округа и членом экономического департамента Императорского Финляндского сената, а также носил чин действительного статского советника. Густав-младший служил штабс-капитаном императорского Московского лейб-гвардии полка и являлся младшим братом штабс-капитана Казимира фон Котена. Последний занимал высокие посты в Финляндии и России и был адъютантом морского министра Меншикова. Анна Шарлотта, жена Казимира фон Котена, приходилась Ларсу Габриэлю фон Гартману сводной сестрой и, как и жена брата, была фрейлиной императрицы. В числе гостей был сам Казимир и его самый младший брат Мориц – лейтенант императорского Московского лейб-гвардии полка. Мориц, как и барон Юган Аксель Седеркройц, родился в Швеции, но с юных лет состоял на русской службе, которая впоследствии привела его на должность губернатора Абоской и Порской губерний.

Еще один гость, генерал-майор Андерс Эдвард (Эдуард Андреевич) Рамзай, был начальником 3‑го стрелкового Финского лейб-гвардии батальона в Петербурге. Он отличился в 1825 году во время восстания декабристов, когда лично ему была поручена охрана наследника престола, будущего Александра II, а также Андерс Эдвард принимал участие в подавлении Польского восстания в 1830 году. За рождественским столом присутствовал также Август Маннергейм, годом ранее в компании с фон Гартманом посетивший Стокгольм, с которым Иммануил, судя по всему, был лично знаком. По словам Иммануила, сочельник прошел «самым приятным образом», хотя и тяжело было ему вспоминать об оставленной в Стокгольме семье.

Учитывая высокие административные и командные должности хозяина и его гостей, можно было подумать, что речь шла о людях пожилого возраста. Это не так – все присутствующие были ровесниками Иммануила или моложе него. Густаву фон Котену-младшему было тридцать лет, его жене – двадцать лет, а сыну – пять месяцев. Общество, в которое ввели Иммануила, своим общественным положением, традициями и родственными связями представляло собой сплоченную и влиятельную шведскоязычную элиту. Их непоколебимая преданность русскому императору сыграла важную роль в карьере нового члена шведской общины в российской столице.

Во время своих мореплаваний Иммануилу поверхностно удалось ознакомиться с миром вне родины. Но ничто из того, что он видел за годы в Средиземном море, не могло сравниться с тем, что предложила его взору российская столица. Основанный в 1703 году и ставший российской столицей в 1712 году, Санкт-Петербург всего за столетие превратился из ничего в мировой мегаполис. Населяло столицу около полумиллиона жителей, что сделало Санкт-Петербург одним из крупнейших городов Европы.

На момент прибытия Иммануила в Россию страной железной рукой правил Николай I, чье прямолинейное мышление наложило отпечаток как на архитектуру, так и на общественный климат. Идеалом императора была казарма – и как строение, и как строй мышления. Россия была абсолютной монархией, где подданные жили в условиях политического гнета и парализующей бюрократии. Экономика страны была централизована, капитализм не развит, хотя и были разрешены торговые дома. Любой амбициозный предприниматель должен был иметь связи на самом высоком уровне. Это касалось всех, но особенно – иностранцев.

Как и пребывание в Або, первое время Иммануила в российской столице скупо документировано, поэтому о его жизни в этот период мы знаем главным образом из его собственных воспоминаний. Летом 1839 года он получил возможность продемонстрировать концепцию воздухо- и водонепроницаемых ранцев, которые он к тому времени переделал в своего рода сундуки. На подготовку ему было выделено из казны три тысячи рублей серебром, испытание технологии проходило на канале около Нарвской заставы в присутствии высокопоставленных военных. Переправа через понтонный мост с верховой батареей и одной пушкой прошла превосходно, но эксперимент ни к чему не привел. Причина заключалось в том, что качество эластичной резины зависит от внешней температуры: при нагревании изделия становились мягкими и липкими, а при охлаждении – жесткими и ломкими. Осуществить идею удалось только благодаря методу вулканизации, который открыл Чарльз Гудьер в том же году. Однако в промышленность новая технология обработки каучука была внедрена гораздо позже.