– Какого Эрика? – совершенно натурально удивился Владимир Михайлович, – простите, Ида, я вас не понимаю.
– Разве вы не в курсе, что со мной на крыше был еще один человек, он представился мне Эриком. Он бросился вниз за минуту до того, как я упала в шахту…, – взгляд следователя меня явно насторожил. Еще недавно он смотрел на меня почти с дружеским пониманием, а сейчас надулся, будто мышь на крупу. Я же у него не военную тайну выведать пытаюсь!
– Владимир Михайлович, если вы не хотите брать на себя ответственность, хотя бы просто скажите мне фамилию Эрика, я сама найду его семью и узнаю о времени и месте похорон. Да что с вами такое, черт возьми?
Следователь задумчиво повертел в руках исписанный мелким убористым почерком лист бумаги и вдруг принялся методично разрыв ать протокол на мелкие кусочки.
– Доктор Логинов прав, вам нужно предварительное медицинское освидетельствование. Отдыхайте, Ида, я приду к вам, когда вы поправитесь.
– Я здорова! – все еще ничего не понимая, я соскользнула с кровати и раздраженно топнула перебинтованной ногой. Малоубедительное зрелище, если принять во внимание, что одета я была в некое подобие ночной рубашки, а тапочки мне выдать пока не удосужились, и пол я вынуждена была топтать голыми пятками. Но даже отсутствие жизненно необходимых предметов гардероба не помешало мне воинственно взмахнуть руками и угрожающе двинуться на следователя, будто фашистский танк на Прохоровку.
– Что происходит? – шипела я, как разъяренная рысь, – я не оставлю вас в покое до тех пор, пока вы мне все не объясните. И я…на вас в прокуратуру нажалуюсь!
Жаль, что в отличие от луноликого врача Владимир Михайлович оказался менее восприимчив к моему грозному предостережению. Думаю, следователь меня больше пожалел, чем испугался.
– Ида, успокойтесь, – с отеческими интонациями в голосе попросил он, – лучше ложитесь, не надо нервничать. Вы перенесли сильный шок, вот и померещилось всякое. Я вам могу на данный момент официально заявить, что даже если какой-то парень на крыше и был, то вниз он точно не прыгал. Никакого тела в том районе не обнаружено, сигналов о случае самоубийства также не поступало, следы крови и прочие доказательства отсутствуют, так что скорее это всего лишь плод вашего воображения. Я уверен, после окончания лечения, вам станет легче.
– Конечно, станет, -миролюбиво подтвердила я и устало опустилась на постель, – только без всякого лечения. Время –лучший лекарь, Владимир Михайлович. Знаете, зря вы протокол порвали, предлагаю его заново переписать и закрыть дело за неимением состава преступления. А про мой вопрос вы лучше забудьте, и, главное, никому о нем не рассказывайте.
Отыграла я идеально. Способность к лицедейству за долгие годы ношения масок у меня находилась на виртуозном уровне. Тут вам и смущение, и вина, и страх – получите, распишитесь, что называется. Я и расписалась, в протоколе, по второму разу. Следователь, конечно, не переставал на меня подозрительно коситься, но стремление поскорее сдать дело в архив перевесило профессиональную интуицию. Попрощался Владимир Михайлович со мной довольно сухо, неприятный осадок остался у нас обоих. А у меня в довершение ко всему остался все тот же вопрос, на который я так и не получила ответа.
ГЛАВА V
Так как до последнего времени бог миловал меня от попадания в стационар, я по неопытности полагала, что больница является наилучшим местом для всесторонней реабилитации пациента главным образом за счет изоляции от общественного внимания. К сожалению, в своем предположении я ошибалась не менее жестоко, чем конструкторы НАСА при проектировании Аполлона-13. Не успел скрыться за дверью следователь, как народ повалил в мою палату, будто прибывшие из глуши колхозники на выставку достижений народного хозяйства. Наверняка, не последнюю роль в бесконечном наплыве посетителей сыграла тайная месть доктора Логинова: мол, раз не ты не хочешь принимать лекарства и вся такая здоровая, то покой тебе в ближайшее время будет только сниться.
Надо сказать, беседа с Владимиром Михайловичем существенно выбила меня из колеи, и бардак в моей голове принял просто угрожающие масштабы, а тут еще всякие «доброжелатели» перлись ко мне нескончаемым потоком, мешая привести разрозненные мысли в относительный порядок. Нет ничего удивительно в том, что вежливости в моем поведении в итоге осталось примерно столько же, сколько полезных веществ в сладкой газировке, и число визитеров резко поубавилось. Самым стойким вроде неугомонного Макса, его визгливой мамаши и несостоявшейся подружки невесты Райки, чуть ли не в голос рыдавшей от невозможности блистать в своем новом платье на грандиозном торжестве, было доходчиво объяснено, что если они в течение тридцати секунд не очистят помещение, я за себя не отвечаю, и вполне вероятно, начну метко швыряться в них стульями и прочими подходящими для воздушной атаки предметами. Наглядной демонстрации серьезности озвученных мною намерений, к счастью, не понадобилось, зато, наконец полностью осознавший степень моей непоколебимой уверенности не связывать себя узами Гименея Макс перед уходом мстительно поведал о десятке моих коллег из желтой прессы, которые только и дожидаются шанса проникнуть ко мне в палату.
Я приняла к сведению полученную информацию и даже обдумала дежурный вариант отхода через пожарный выход, но основное препятствие, как выяснилось, заключалось далеко не в гипотетических папарацци, изнемогающих от страстного желания поместить на первую полосу мою фотографию в бинтах. Лицо моего лечащего врача к вечеру походило скорее на непропеченный блин, чем на Луну, доктор Логинов дергался и нервничал, но гнул свою линию с непрошибаемым упорством. В соответствии с писаными и утвержденными не иначе как клиническим идиотом правилами внутреннего распорядка, выписка больных осуществлялась исключительно в утренние часы.
Провести ночь в этой белой клетке для меня было все равно, что добровольно сдаться в руки торговцев человеческими органами. Я написала отказ от госпитализации, поставила на нем свою размашистую подпись и с пакостной ухмылкой ткнула этой бумажкой в Логинова. Эскулап для приличия формально повздыхал, но так как несовместимых с жизнью травм у меня не обнаружилось, вынужден был после недолгих препирательств отдать распоряжение о выдаче моей одежды. А вот через черный ход выпускать меня категорически отказался.
– Линкс! Что произошло с вами на крыше? Вы там…
– Почему вы отменили свадьбу, Линкс?
– Линкс, вы видели преступников в лицо?
– Вы планируете собрать пресс-конференцию?
– Как вы себя чувствуете, Ида?
Папарацци набросились на меня, словно голодные пираньи. Нацеленные мне в лицо объективы фотокамер, слепящие глаза вспышки, сплошной неразборчивый гомон бесчисленных вопросов… Меня хватали за рукава, совали в лицо микрофоны, зажимали в толпе и снимали, снимали, снимали. Ну и к черту, я как никто умею правильно разговаривать с этой братией!
– Фарух! – я выцепила его смуглое лицо с восточным разрезом глаз практически сразу, уж кто-кто, а мой старый знакомый выделялся в любой клаке, -забери меня отсюда, а по пути я дам тебе интервью!
Надо отдать Фаруху должное, отреагировал он с ураганной скоростью: локтями распихал всех конкурентов, пребольно ухватил меня за перебинтованную руку и на буксире потащил в свою машину. Быстро завел двигатель и с места газанул подальше от этого столпотворения. Вот за что мне нравится Фарух – он, конечно, за горячую сенсацию и маму родную три раза перепродаст, но чутье на жареные факты у него феноменальное и в подобных ситуациях он действует на автопилоте. Не зря же заполучить в штат убежденного фрилансера Фаруха Кемаля мечтают все до единого периодические издания, начиная от «Столичной штучки» и заканчивая «Сельскохозяйственным вестником», потому как Фарух способен с легкостью обнаружить информационную бомбу даже в стогу прошлогоднего сена.
– Рассказывай! – сходу потребовал мой спаситель, параллельно поглядывая в зеркало заднего обзора. Боится преследования, что ли? – все с самого начала, Линкс, как и обещала!
