Он пришел перед Купалой. Завтра разожгут костры. Завтра девушки и парни разбредутся по лесу, искать папоротников цвет, а болотные огоньки возьмут свою жертву. Завтра, в самую светлую ночь.

  Он лег на меховую полость у очага и слушал, как она поет, расчесывая косу. Она видела, трясовица затаилась и едва-едва выпрыгнет в сильном рысьем прыжке.

  - Ляг.

  - Нет.

  Взгляд и голос. Она видела, слышала, чувствовала. Жар огня, жар губ, прикосновения пальцев, кожи, силы. Она знала. Водоворот, омут, Купальный костер.

  - Ты ведь можешь ее прогнать. Ляг.

  - Нет. Могу. Но на то не моя воля.

  - Не верю. Только себе верю, им - нет.

  - Так верь. Себе и мне.

  Она знала, что эти глаза не отпустят. Она знала, что он зол. Но у каждого - свой путь. Трясовица выпрыгнула, спружинив. Он закричал, корчась от боли. Черные проростки взгрызлись в хребет. Ночь кружила, марево поднималось от очага в землянке. Она варила зелье, она отирала ему пот, она баюкала его как младенца, которого у нее никогда не будет. Он цепко держался за ее пальцы, выстанывая последние силы.

  Утром пришли старейшины и забрали его. Она отпустила, влив ему в пересохший рот последние капли отвара. Молча. Их вождь, их брат.

  ***

  Вечером развели Купальные костры. Тризна в праздник - хорошо. Ее позвали к уже поднятой на кострище ладье. Она была готова - шапка из сорочьих перьев, красный узор по белой рубашке, бронзовая связка у плетеного из кож пояса, заткнутый в сапог костяной нож.

  Черноглазая стенала. Бабы выли. Братина ходила по кругу. Алый лик Ярила шел к темной речной глади, и лишь с его заходом Стрибог послал западный ветер раздуть погребальный костер.

  Она пела, пела, пела.

  Ясен путь твой, князь наш ясный...