У меня даже нет сил ответить вслух. Я лишь прижимаю к груди блокнот с написанными его рукой словами и отворачиваюсь лицом к стенке.

Сара забирается ко мне на кровать и обнимает меня сзади.

Она ничего не говорит. Просто молча играет роль старшей сестры и остается со мной, пока я не засыпаю.

Глава 29

Рассвет теперь единственный источник умиротворения в моей жизни.

Я сижу и жду его с пяти утра. Заснуть не смогла. Как я могу спать, пережив такую неделю?

Каждый раз, когда я закрываю глаза, вижу, как Самсон уходит от меня, не оглядываясь. Я хочу запомнить, как он смотрел на меня с надеждой, страстью и пылом. Но вижу только последний миг, когда он оставил меня плачущую одну.

Боюсь, что таким я его и запомню, а я не хочу, чтобы мы так прощались. Я уверена, что смогу его переубедить. Уверена, что смогу ему помочь.

Сегодня у меня собеседование в одной из пышечных на полуострове. Буду откладывать каждый пенни, чтобы помочь ему. Знаю, что он этого не хочет, но это меньшее, что я могу сделать для него за все, что он принес в мою жизнь этим летом.

Конечно, это станет поводом для разногласий с отцом, пока я живу в его доме. Он думает, что я веду себя глупо, отказываясь ехать в Пенсильванию. А я думаю, что он ведет себя глупо, ожидая, что я откажусь от человека, у которого нет никого, кроме меня. Мало кто познал одиночество, как мы с Самсоном.

А еще я не понимаю, как отец представляет, что я второй раз за лето начну жизнь с чистого листа в другом штате. У меня нет сил начинать новую жизнь. Я как выжатый лимон.

У меня нет сил ехать через всю страну, и тем более нет сил играть в волейбол, чтобы сохранить стипендию.

Я даже не уверена, что у меня хватит сил каждый день вставать и готовить пончики, когда устроюсь на работу. Но оттого, что каждый цент пойдет на помощь Самсону, оно будет того стоить.

Как только солнце начинает показываться над горизонтом, мое внимание отвлекает дверь в комнате. Отец заглядывает внутрь, и я будто всем телом вздыхаю в ответ на его присутствие.

Вчера было слишком поздно, чтобы с ним спорить, а сегодня слишком рано.

Похоже, он испытывает облегчение, заметив, что я здесь сижу. Наверное, подумал, что я сбежала среди ночи, когда не увидел меня в кровати.

Я множество раз хотела убежать, но куда мне идти? Кажется, что теперь мне нигде нет места. Только с Самсоном я почувствовала себя дома, но его отняли у меня.

Отец садится рядом со мной. Его поддержка не расслабляет меня, как поддержка Самсона. Я напряжена и непреклонна.

Он наблюдает со мной рассвет, но его присутствие все портит. Сложно увидеть красоту, когда внутри все кипит от злости к сидящему рядом со мной человеку.

— Помнишь, как мы впервые ходили на пляж? — спрашивает он.

Я мотаю головой.

— Я ни разу до этого лета не была на пляже.

— Была. Просто маленькой. Может, ты не помнишь, но я возил тебя в Санта-Монику, когда тебе было четыре или пять.

Наконец я смотрю ему в глаза.

— Я была в Калифорнии?

— Да. Ты не помнишь?

— Нет.

На миг на его лице мелькает сожаление, но затем он убирает руку со спинки стула и встает.

— Сейчас вернусь. У меня где-то есть фотографии. Я забрал альбом из нашего дома в Хьюстоне, когда узнал, что ты приедешь.

У него есть мои детские фотографии? Якобы на пляже?

Поверю, когда увижу.

Через несколько минут отец возвращается с фотоальбомом в руках. Садится обратно на стул и, открыв его, протягивает мне.

Я листаю фотографии и чувствую, будто вижу чью-то чужую жизнь. Там так много моих фотографий, а я даже не помню, чтобы их делали. Дней, о которых я вообще ничего не помню.

Дохожу до серии фотографий, на которых я бегаю по песку, и не могу связать их с воспоминаниями. Наверное, в том возрасте я даже не осознавала, что означает путешествие.

— Когда это было? — спрашиваю я, указывая на фотографию, на которой я сижу за столом перед тортом ко дню рождения, но на заднем плане стоит рождественская елка. Мой день рождения через несколько месяцев после Рождества, а я, как правило, приезжала к отцу только летом. — Я не помню, чтобы встречала с тобой Рождество.

— Формально не встречала. Ты приезжала только летом, и я совмещал все праздники в одно большое торжество.

Когда он упоминает об этом, я что-то смутно припоминаю. Вижу померкшие воспоминания о том, как открывала подарки, объевшись до боли в животе. Но это было очень давно, и я не пронесла эти воспоминания сквозь годы. И традиции, судя по всему, тоже.

— А почему перестал? — спрашиваю я.

— Честно говоря, не знаю. Ты стала взрослеть и каждый раз, когда ты приезжала, казалось, что тебя все меньше интересуют всякие глупости. А может, это все мои предположения. Ты была очень молчаливым ребенком, было сложно что-то от тебя узнать.

В этом я виню свою мать.

Я листаю альбом и останавливаюсь на снимке, на котором сижу у отца на коленях. Мы оба улыбаемся в камеру. Он обнимает меня, а я жмусь к нему.

Все эти годы я думала, что он никогда не был со мной ласков. Он так много лет таким не был, что это мне запомнилось больше.

Я провожу пальцем по фотографии, грустя из-за того, что наши отношения по какой-то причине изменились.

— Когда ты перестал обращаться со мной как с дочерью?

Отец вздыхает и смотрит на меня полным разных эмоций взглядом.

— Когда ты родилась, мне был двадцать один. Я не понимал, что с тобой делать. Когда ты была маленькой, это было легче скрывать, но когда ты подросла, я просто... чувствовал себя виноватым. И вина стала отражаться на нашем с тобой общении. Мне стало казаться, что наши встречи причиняют тебе неудобства.

Я мотаю головой.

— Я с нетерпением ждала только этих встреч.

— Жаль, что я этого не знал, — тихо говорит он.

Я начинаю жалеть, что не говорила ему.

Этим летом я точно узнала от Самсона, что держа все в себе, ничего не добьешься. От этого открывшаяся под конец правда лишь причинит больше боли.

— Я даже не представлял, какой она была матерью, Бейя. Вчера вечером Сара рассказала мне кое-что из того, чем ты с ней поделилась, и я... — Его голос дрожит, будто он пытается сдержать слезы. — Я много раз поступал неправильно. Мне нет оправданий. Ты имеешь полное право злиться, потому что ты права. Мне стоило сильнее бороться за возможность узнать тебя. За возможность проводить с тобой больше времени.

Отец забирает у меня альбом и кладет рядом с собой. Поворачивается ко мне с неуверенным выражением лица.

— Мне кажется, то, что ты позволяешь судьбе этого парня управлять твоим будущим, — моя вина, потому что я никогда не был тебе примером. Но несмотря на все это, ты выросла потрясающим человеком, и не благодаря мне. Это твоя заслуга. Ты борец, поэтому, конечно, хочешь остаться и бороться за Самсона. Возможно, потому что во многом видишь в нем себя. Но что если он не тот, кем ты его считаешь, и ты принимаешь неверное решение?

— А что если он именно тот, кем я его считаю?

Отец берет мою правую руку и заключает в ладони. Вид у него искренний, он смотрит на меня с неприкрытой честностью.

— Если Самсон тот человек, которым ты его считаешь, то чего бы он, по-твоему, хотел для тебя? Думаешь, он хотел бы, чтобы ты отказалась от всего, ради чего трудилась?

Я отворачиваюсь от отца и смотрю на рассвет. Вереница чувств застряла в горле.

— Я люблю тебя, Бейя. Достаточно сильно, чтобы признать, что тебя подвело слишком много людей в твоей жизни. И я в том числе. Единственный человек, который всегда был тебе предан — это ты сама. И ты сейчас оказываешь себе дурную услугу тем, что не ставишь себя на первое место.

Я наклоняюсь и сжимаю голову руками. Зажмуриваюсь. Я знаю, что именно этого хочет Самсон: чтобы я поставила себя, а не его, на первое место. Только я не хочу, чтобы он этого хотел.