В домике тишина, на противоположной стороне улицы в пыли играют ребятишки. Временами, как в стайке воробьев, у них вспыхивает ссора. Двумя домиками ниже женщина в грязном фартуке вынесла тяжелую лохань с мусором. Раза два или три он бывал у Анчи в этом приземистом домике, когда ее родителей не было. Он всегда пробирался крадучись, чтобы соседи не заметили его. Вспомнив об этом, он снова ощутил дразнящий вкус запретного плода. Они целовались и миловались в парадной комнате, прямо под фотографиями ее бабушек и дедушек с напряженными, покрытыми слоем пыли лицами.

А теперь он стоит тут, словно голодный волк, которого только страх удерживает на почтительном расстоянии от человеческого жилья. Целый год таились в нем эти воспоминания, борьба за существование отвлекала его от них. Тогда, после удачного перехода через границу, среди радостных мыслей была думка об Анче: он, наконец, почувствовал тогда, что порвал нить, которая связывала их. Но это был самообман! Все плохое забылось, и в памяти всплыло только хорошее, все, что когда-то притягивало его к Анче. И теперь при мысли, что в ста шагах от него, там, за этими окнами… А что, если у нее родился ребенок? Или она вышла замуж и теперь здесь не живет?

Да и что ему до всего этого? Раз все порвано, значит конец, баста! Ярда засунул руки в карманы и повел плечами, словно у него зачесалось между лопатками. Воспоминания, чувства — все это вздор, чепуха! Это все проклятая Валка, она превращает мужчину в слюнтяя…

Внезапно Ярда остолбенел: девушка с сумкой в руках захлопнула дверь и пошла по тротуару. Знакомая фигура, плечи, крепкие стройные ноги… Анча! Ярда как подстегнутый, позабыв всякую осторожность, бросился за ней. Девушка завернула за угол первого переулка и пошла по шоссе в сторону от города. Ярда догонял ее, не в силах согнать с губ растерянную улыбку. Рука его, опущенная в карман, крошила там кусок хлеба, сердце бешено билось. Теперь он уже шагал рядом с ней. Анча обернулась, вскрикнула, уронила сумку. Потом как-то неловко нагнулась, чтобы поднять ее. В широко раскрытых глазах ее мелькнул ужас.

— Анча!

Испуг, радость, смятение молниеносно сменялись на ее вспыхнувшем лице. Она машинально отряхнула свою сумку от пыли.

— Ты вернулся!

Ярда оглянулся.

— Как видишь…

— А что… А что… — Она не находила слов.

Ярда закурил и разломал спичку, чтобы скрыть дрожание пальцев.

— Ты здесь… останешься?

Он передвинул языком сигарету из одного уголка рта в другой.

— Что же, по-твоему, я не могу совершить экскурсию? Посмотреть, как вам здесь дышится?

Минуту она не понимала, но вот что-то дрогнуло в ее лице, румянец на щеках погас, резким движением она отбросила со лба волосы. Чему-то ужаснулась.

Анча медленно шла по шоссе. Ярда шагал рядом. Тяжелое, мучительное молчание. Он вдруг понял, несмотря на всю свою напускную самонадеянность, что допустил непростительную ошибку, что испуг Анчи перешел во враждебность.

Анча выпрямилась и напряженно смотрела вперед.

— Что же ты намерен делать здесь? Кого-нибудь… — произнесла она чужим, ледяным голосом.

— Анча, как у тебя язык повернулся?

— Зачем ты ко мне пришел? — прервала она его шепотом, хотя кругом никого не было. Резкая, суровая складка над ее переносицей заметно углубилась. — Разве тебе недостаточно того, что ты со мной сделал? — В этом страстном шепоте одновременно было и обвинение и приговор.

— Я хотел только… — Голос Ярды дрогнул, его фанфаронство лопнуло, как мыльный пузырь. — Не выдай меня, Анча… — сказал он скороговоркой и облизнул пересохшие губы. — Я хотел знать, есть ли у тебя ребенок.

— Хватился!

На губах у нее появилась недобрая усмешка.

Ярда машинально поправил свой чуб.

— Ты замужем?

— Нет.

— А есть у тебя кто-нибудь?

Она на миг закрыла глаза, как бы преодолевая внезапный приступ боли, и остановилась.

— Зачем этот допрос? Мне до тебя нет дела. Так-то на белом свете бывает: любовь мелькнет, а ненависть останется надолго.

Кто-то шел им навстречу.

— Уходи, прошу тебя, — тихо потребовала она.

Ярда испугался и хотел уйти.

— Останься, — нервно шепнула Анча.

Они ускорили шаг. Незнакомец едва скользнул по ним взглядом.

Ярда ломал голову над смыслом ее последнего слова. Что это — осторожность, или ее снова потянуло к нему? «Любовь мелькнет…» Она всегда любила этакие фразы, и Ярда подтрунивал над ней.

Он сбоку смотрел на Анчу: то же открытое, здоровое лицо с глубоким вертикальным желобком над верхней губой, короткий прямой нос, высокие брови. Та же легкая походка. Она только чуть пополнела, но это ей идет. Вдруг Ярду захватила давняя физическая тоска по ней, будто между ними лежал не год разлуки, а неделя. Какие бывали у них минуты! Он забывал обо всем. Ярда почувствовал в своих руках ее юное тело — оно было другим, совсем другим, чем у девок из Валки или у той плотоядной, истеричной вдовы с красным педикюром.

И Анча тоже, против воли, ощутила присутствие Ярды. Он ушел от нее, когда она его любила сильнее всего, когда он ей был больше всего нужен, он поступил подло, да и теперь появился при таких обстоятельствах, что его нужно бояться И этот бегающий, затравленный взгляд… Странное чувство, бог знает отчего все это: от страха, ненависти, или это отголосок старой любви? Но если сердце даже и дрогнуло, разум предостерегает ее от этого человека.

— Уходи, — с трудом сказала она.

Анча остановилась, только сейчас она поняла всю горечь этой встречи. Страх сдавил ей грудь, ноги отяжелели, темные глаза встревоженно расширились.

— Почему ты не оставишь меня в покое?

Трагическое выражение ее лица потрясло Ярду — оно было таким же, как и в отвратительную минуту их расставания, год назад.

Теперь ему было все равно, он видел перед собой лишь один выход. Ярда попробовал взять Анчу за руку, но она отдернула руку. И вот, заранее чувствуя безрассудство того, что он собирается сказать, он выговорил:

— А что, если я действительно останусь? Нас пугали там, что если кто-нибудь вернется домой, он получит не менее двадцати лет, а то и навсегда сядет за решетку… Но я не верю этому, они нам врали. Наши здесь могли бы договориться со мной по-хорошему. Думаешь, я мало узнал там — о тех?..

В трехстах шагах от дороги, по которой шли Ярда и Анча, тянулся лес, клином подступавший к самому городу. За первым рядом деревьев, в зеленой чаще прислонилась плечом к сосне мужская фигура. Дым сигареты поднимался над маленькой кудрявой головой, сидевшей прямо на могучих плечах. Пальцы человека вцепились в ствол дерева так, что кусочки коры вонзились в кожу под ногтями.

Так. Решено.

Хриплый вздох вырвался из могучей груди, ладонь коснулась лба — спазма сжала мозг.

Почему эта проклятая жизнь неумолимо снова и снова ставит его в такое положение, что он вынужден убивать? Каким будет конец этой цепи преступлений?

Теперь он уже не спустит глаз с этого проходимца, такой способен на все, даже на самое худшее…

А Анча растерянно подняла на Ярду измученные глаза. Этот человек тогда тяжко оскорбил ее, и вот теперь он снова стоит перед ней, и в ее мозгу мелькают страшные представленья: агент, шпион! Она слышала эти слова по радио, читала в газетах, они стали символами самого злого, ужасного.

«Глупости», — Анча стиснула зубы. Все в ней умерло, он уже не принадлежит ей, у них нет ничего общего… Она еще продолжала идти рядом с ним. И вот словно кто-то вместо нее произнес:

— Не иди за мной, Ярда… Не доведи меня до несчастья… Ты и без того принес мне много горя…

К ним навстречу двигалась группа людей, со стороны города по дороге грохотала подвода. Анча забеспокоилась, взглянула ему в лицо, что-то подавила в себе усилием воли и, не подав руки, не сказав «прощай», быстро пошла вперед. Встречные были близко, Ярда поплелся назад. Только перед первыми домами он понял, что идет не тем путем. Свернул в поле, но снова пошел куда глаза глядят и через полчаса очнулся, остановившись на опушке. Он снова видел перед собою Анчу, ее круглый подбородок, молодую высокую грудь. Что же ты, болван, наделал? За те несколько несчастных запчастей с тебя бы на фабрике удержали из зарплаты, а теперь ты уже уплатил во сто крат больше, а конца не видно.