- Переночуй уж лучше, - сказал мужик.

   - Куда идти-то, где сеновал? - спросил я, - действительно поздно.

   - Вон в сарае, - мужик показал на окно, откуда, действительно был виден сарай. Действительно, потому что раньше я сарая в окно почему-то не видел. Хотя в общем-то я сидел на другой стороне стола и видел совсем другое, не то, что видел мужик.

   Я пошел на сеновал, я подумал, что не надо было соглашаться. Зачем я согласился остаться, ведь еще светло. Совсем светло, хотя уже темнело.

   Лежа на сеновале, хорошо, может быть, думать. Но только не сейчас. Ну местечко. Неужели здесь так каждый день. Как только они уснут - уйду. Да нет: куда.

   - На поешь, - мужик открыл дверь и стоял внизу.

   Я поднялся и спросил:

   - Далеко ли отсюда до города?

   - Асфальтированная дорога, вон, двести метров.

   - Как? Как я так рядом с городом оказался?

   Я спустился вниз, с трудом ступая, чтобы не упасть.

   - Я пойду тогда, - сказал я радостно, что так удачно нашелся повод уйти отсюда.

   - Поесть-то возьми, - сказал он, - а то пока дойдешь.

   - Ох, спасибо. Ну до свиданья, счастливо, я пойду, еще успею.

   Я пошел к лесу, за которым была дорога. Как хорошо всё-таки. Как хорошо уходить из некоторых мест. Да и что здесь плохого, просто скучно.

   Утром, когда я ходил по комнатам архива, радостно думая о начале предстоящей работы, работы, где я всегда один, где я всегда главный, и только, как мне иногда кажется, по моему разрешению книги начинают возвышаться надо мной своими проблемами. Нет, говорю я, не может быть проблемы больше меня, кому нужны такие проблемы, которые больше нас, которые будут давить нас. Враньё. Правильно то, что равно мне. Тут я нащупал в кармане какую-то бумажку. Это был листок плотной бумаги из детской книжки. Вероятно, в него мужик вчера завернул еду. Эту еду я не мог заставить себя съесть. Да и не заставлял. Но стыдно было выбросить её, конечно. Я отдал то, что было в бумаге, первой встретившейся мне собаке, которая хотела пристать ко мне, залаяв, пока я поднимался к городу.

   Странно было то, как этот лист оказался в моем кармане: вчера я был в другой одежде. Непонятно.

   Я разгладил немного лист.

   - Из какой детской книжки может быть такой странный лист? - подумал я.

   - Невероятно. На листке была лавка мясника. Но это не гастрономические пристрастия каких-то анкизийцев. Я присел за стол. Кто-то стоял за прилавком и топором не пеньке рубил бабочку, красивого большого бражника. Голова его лежала на столе. Туловище, аккуратно нарубленное как готовый к употреблению рулет, лежало на прилавке. Крыло, свиснув красным глазом, рубилось как грудинка. На стене висели колбасы и окорока, целиком сделанные из отдельного существа. Существа эти, похожие на диковинные космические корабли, в живом виде я видел.

   - Я видел их живыми, - прошептал я.

   В микроскоп.

   XXVII

   Едем мы друзья,

   В дальние края.

   Э.Ф. Йодковский

   - Заводи!

   И прошу садиться.

   - Козёл! Козировка!

   - Ну, начинается.

   - Козёл! Козировка!

   - Ну, хватит! Анна!

   - Козёл, козировка.

   - Анна!

   - Ах ты, моя маленькая.

   - Это ты маленькая.

   - Тише, дети. Не надо опять всё это начинать.

   - Что начинать?

   - Да всю эту канитель начинать

   - Козёл! Козировка! Кау козёл. Вот тебе.

   - Здесь плохо, - говорит Лина. - Одни вороны.

   Да, грустноватый пейзаж.

   - Где хорошо, - спрашиваю я.

   - В Москве, - говорит Анна.

   - А? Что?

   - Тебя не спрашивают.

   - Козёл.

   - Сама ты козёл.

   - Лина, не надо так говорить.

   - Она почему говорит.

   - Не знаю. Анна, прекрати. Едем смотреть другое место.

   Мы едем в другое место.

   - Все вы здесь козлы, - говорит Анна.

   - Здесь нет козлов, кроме тебя, - говорит Лина.