Можете, если хотите, сказать, что читатель не поймет. Я вам отвечу, что это коронный ответ при прошлом, в котором мы жили, когда всегда, при всяком удобном случае говорили, что, да, это хорошие картины, но, увы, наши люди не поймут. Можно сказать, что мои рассказы - это вообще не искусство. Но и это был коронный прием защиты от западного искусства, когда недостаточно было фразы о недостаточном понимании наших людей. Как раньше говорили: нам нужны пчелы, так как рабочему человеку мед, а не мухи там разные.

   Создали хороший образ Наших представлений о том, чего нам хочется, и раз - на месте генетики, смотрим, стоят буквы X или Z.

   Сказали, что нам нужна на картине женщина с серпом, женщина - член правительства, и рабочий с молотком, но также член правительства, и нет, конечно, нет, не нужно нам западное искусство. И идет рассказ о выставке где-нибудь в затрапезном Нью-Йорке, или Вашингтоне, и представляете, там купили произведение искусства за 18 тыс дол. А что это было? Искореженный велосипед с привязанным к нему унитазом. Совсем с ума сошли, сволочи.

   Сказали - нет авангарда. И нет прав художника на свои произведения. А ты чей? Черт тебя дери!

   Можете сказать, что не правда цель искусства, а высокохудожественный вымысел. Но вымысел - это не только высшая правда, это и единственный продукт, который производится литературой. Вымысел - это не придумка художника, а то, что невидимо. Все, что мы можем себе представить, то видимо. Например, в рассказе Рог Изобилия вы переправили фразу:

   - Набьем им морду и написали:

   - Морды, - а я, не подумав, согласился.

   Но пришлось подумать, ибо рассказ был написан из одного общего представления, и соответственно этому общему представлению получилось:

   - Морду. - Вы правили, исходя из частности. Это все равно, что на картине, напр., Ван-Гога поправить кляксу, что она не очень ровная, тогда как издалека как издалека сия неровная клякса смотрится как настоящая лошадь.

   Вы пишите Морды, т.к. инопланетян много, ибо написано Им. Следовательно, если много, то и голов должно быть много. Откуда это известно? Вы видите конкретность, которая мне неизвестна. Я не знаю не только, сколько у них голов, но где у них голова и есть ли она вообще. Читающий, узнав, что такое Ремизовский Велосипед, дальше понимает, что имелось в виду под несколькими мордами. И получается шутка, которая в этом рассказе не нужна. Правя слово Морду на Морды, вы создавали соответствие образу, создавали образ и, значит, уничтожали вымысел, который должен был получиться посредством образа.

   В рассказе и взяты инопланетяне, как те, кто не имеет образа, мы не можем себе представить точно, что это такое. Не нужно вводить конкретность, которая неизвестна. В случае с инопланетянами, скорее всего, не быть известна принципиально, т.е. никогда не будет, напр., известно, сколько у инопланетян голов и где она или они кукарекают.

   Их физики известно, что некоторые вещи нельзя узнать принципиально, никогда нельзя узнать, не в нашем непонимании дело. Дело в устройстве, так сказать, мира.

   Также нельзя заменять в этом рассказе собаку на кошку, опять же для создания образа, логичности по тексту. Как я уже говорил вам, нельзя связаться с Америкой из России напрямую, ибо Земля круглая, нужен спутник, находящийся вне Земли. И для связи рассказа нужен некто под именем Читатель, чтобы связать Америку с Россией, то есть конец с началом, или наоборот. Иначе зачем и нужен читатель?

   Читатель нужен и когда нет вымысла. Когда нет вымысла, создается образ художника как шута, можно сказать, горохового. Пусть художник будет кем угодно, хоть Моцартом, но для вас, баронов и принцесс, существующих под названием, напр., в литературе, читателей, он шут для нашей потехи. Если хочет быть, как мы, читатели, то куда его? Куда и Франца у Пушкина в Сценах Рыцарских Времен, в башню на веки, и то по просьбе дамы.

   Не имеет права Моцарт быть как мы. Как ты да я. Не имеет, следовательно, права на вымысел. Должен мед создавать, который мы любим. Мы будем веселиться, потешаться то есть. Ибо ничего, кроме меда, не могут понять наши люди. Мы-то понимаем, а вот наши люди не поймут, а потому будь шутом, пожалуйста. Если не действует, пожалуйста, то бульдозером и объявим, что это не искусство.

   Благо, что оснований всегда хватает.

   И так далее можно продолжать в том же духе.

   Можно сказать, что мелочно отстаивать три точки, или одну букву, или одно слово в рассказе. Но именно мелочами, оттенками и отличается подлинник от копии. Сколь велика разница между подлинником и копией, объяснено выше. И тем не менее, отстаивание одного слова кажется мелочным. Но это мелочно при рассмотрении рассказа, когда он написан - когда он пишется, все эти мелочи получаются сами собой. Самой широкой, если хотите, кистью.

   И я верю тому, что у меня получается. Здесь поставим три точки ... . Что значит - можно продолжить или, что то же самое, начать сначала. Или, что все написанное - неправда, а правда - рассказы.

   Еще пример для пояснения моей позиции. Пример о том, как могут люди не понять друг друга.

   Вот вы спрашиваете, к примеру:

   - Рассказы Михаила Зощенко, вы спрашиваете, вы считаете сатирой?

   - Да, я считаю их сатирой.

   Всё - мы согласились.

   Мы думаем, что мы думаем одинаково.

   Потом начинается конкретизация. Я спрашиваю:

   - Кто является объектом сатиры?

   Вы, предположим, отвечаете так, как это обычно считается: