Виктор не знал, чему верить и как реагировать, ведь перед ним сейчас был его родной сын, как всегда кроткий и ласковый, любящий мать, терпящий пока еще его – такого непутевого отца. Тот же Пашка, который слова грубого не скажет родным, а чтобы поднять руку на мать – и помыслить такого было нельзя. Отцу захотелось зажмуриться, тряхнуть хорошенько головой, открыть глаза и увидеть Машу целой и невредимой, и чтобы не было никаких сомнений в адекватности ее или сына. Но Машины синяки свидетельствовали о том, что не все вопросы еще решены.

– Сынок, я тебя люблю, – начал Виктор. – И чтобы ты ни натворил, я всегда буду на твоей стороне. Но… ты действительно ничего не помнишь о том, что вчера произошло, или просто не хочешь об этом говорить? Ты только скажи правду, – попросил он ласково.

Внезапно Пашка ударил по столешнице кулаком с такой силой, что показалось, стол сейчас треснет или сломается. Потом сын медленно повернул голову и пристально посмотрел на отца: глаза Паши за считанные секунды налились кровью, поза, мимика – все, даже его дыхание, казалось, выражали одну только ярость. Виктор испугался и даже не сразу понял за кого – за Пашку или за Машу.

Внезапный звонок в дверь вывел Виктора из воспоминаний о первом знакомстве с Комо. Глянув на таинственного мертвого незнакомца, все так же сидящего на диване, отец пошел в коридор, вытирая вновь навернувшиеся на глаза слезы.

Сотрудников было двое. Они поздоровались, показали документы и вошли. Виктор сразу проводил их в детскую, он даже не запомнил их должности и из каких они вообще ведомств, мысли были заняты совсем другими вещами. Один из стражей порядка задавал вопросы, а второй неспешно записывал ответы Виктора. Пришлось рассказать во всех подробностях о событиях последних нескольких часов, за исключением прихода Комо, о том, что они делали с сыном вчера вечером и сегодня утром.

– А во сколько вы вчера вернулись? – переспросил один из сотрудников, когда Виктор сказал, что они с Пашей отсутствовали в городе две недели, отдыхали в деревне.

– В половине седьмого, – просто ответил отец.

– И в этой комнате не было никаких следов взлома, и тела тут тоже не было?

– Нет. Все было в точности так, как когда мы уехали. Сын проспал тут всю ночь. Сегодня в обед мы поехали за покупками, погода была хорошая, поэтому после подольше погуляли…

– А сколько вашему сыну лет?

– Девятнадцать.

– И вы с ним почти четыре часа гуляли? Где именно?

– В парке, в центре. Нет, мы сначала по магазинам ходили больше часа, ему джинсы и куртка нужны были, – сказал, не раздумывая, Виктор.

– Надо же, такой взрослый пацан, а вещи с папой покупает. Удивительно, – усмехнулся второй сотрудник, который до этого лишь молча записывал показания.

– Он любит со мной советоваться только и всего, – обиженно произнес Виктор, покраснев при этом. Отец хоть и научился скрывать за простыми логичными объяснениями истинную причину некоторых странностей сына, но врать полицейским ему еще не приходилось.

– Хорошо, Виктор Сергеевич, пока все понятно. Вернее, ничего непонятно, но к вам вопросов нет. Хотя… Вы точно уверены, что не знаете этого человека? Не встречали его в общественных местах, в транспорте, может, случайно сталкивались на улице, в магазине, еще где-нибудь? – первый сотрудник внимательно всматривался в лицо Виктора.

– Я вижу его в первый раз в жизни, это совершенно точно, – уверенно ответил Виктор.

– А ваш сын? Может, он видел его?

– Нет! Нет, конечно, он его не видел, – отец слишком эмоционально отреагировал на последний вопрос, так бурно, что сам испугался своей реакции.

– А сейчас ваш сын где? Может, мы сами его спросим?

– После смерти матери он очень боится мертвых, до истерики просто, поэтому я попросил… поэтому он ушел к друзьям. Я не стал возражать, ведь мы ни в чем не виноваты, и я уверен, что Паша не знает этого бедолагу, – Виктор говорил с такой доверительной интонацией, что очень сложно было усомниться в его правоте.

Полицейские переглянулись и прошли на лестничную клетку, где толпились мужчина с кучей непонятных Виктору приспособлений и двое парней, похожих на грузчиков, видимо, они вынесут труп. Все трое прошли в комнату с телом после утвердительного кивка одного из полицейских.

– А что будет дальше? – спросил хозяин квартиры.

– Нужно сфотографировать все детали в комнате и снять отпечатки пальцев, надеемся, это поможет найти убийцу.

– Мои отпечатки тоже нужны? – спросил Виктор с тревогой, сам не понимая, чего именно боится.

– Да, ваши и вашего сына, у нас должны быть «пальчики» жильцов квартиры, чтобы отличить их от посторонних.

– Да, конечно. Я понимаю. Только можно я сына как-нибудь попозже приведу. Он сейчас будет не готов, не… не сможет, наверное, – пробубнил невнятно Виктор. Вот именно этого он боялся – вести Пашку в участок, где он будет рассказывать о трупе, это все равно что пригласить Комо на чашку чая! Это самоубийство!

– Мы вас вызовем обоих, наверняка придется уточнять детали. А сыну вашему в любом случае нужно дать показания, это стандартная процедура, – ответили Виктору.

Сотрудники спустились вниз, а в квартиру вошли судмедэксперты, мозг Виктора придумал им такое название. В общем, какие-то люди еще некоторое время изучали детскую, фотографировали там все, затем и они ушли, а труп вынесли на носилках. Все это и то, как какой-то человек опечатал комнату и долго объяснял Виктору, что туда лучше не входить, он слушал, но не понимал. Вернее, не мог понять, как все рассказать Пашке, постараться не пускать его в свою комнату и при этом не напороться на Комо.

Когда наконец остался один, первым делом Виктор хотел снова заорать или расплакаться. Просить Галю оставить Пашку на ночь было бы слишком нагло. Хотя он прекрасно понимал, что она не откажет. Она была рада каждому шансу провести время с Пашей, для нее он был «идеальным примером», «прекрасным образцом» и что-то там еще. Галя изучала множественное расстройство личности еще в институте, ее интересовала эта болезнь так сильно, что она устроилась на подработку в психиатрическую клинику. Но за те полгода, что молодая медсестра там провела, ни одного нужного пациента не попалось. В общем, несколько лет назад, когда в приемном покое детской больницы израненного и орущего Пашу пытались привести в чувство, именно Галя расспрашивала отца, пытаясь выяснить, что произошло. Виктор тогда ничего ей не рассказал, а попросил только дать сыну успокоительное и зашить раны. Галя так и сделала, в графе «диагноз» ничего, кроме порезов и сильного стресса, не значилось. Однако парня оставили на ночь и попросили отца забрать его на следующий день. Виктор сказал, что никуда не уйдет и будет ждать до тех пор, пока Пашу не отпустят домой. Галя воспользовалась тем, что ему придется ждать как минимум до утра и разговорилась с ним. Найти подход к расстроенному отцу-одиночке оказалось очень просто, нужно было только проявить сочувствие, предложить отдохнуть в сестринской, угостить чаем и, самое главное, объяснить, что она, Галя, узнала эти симптомы. Виктор после последних слов сердобольной медсестры чуть чаем не поперхнулся и начал все отрицать.

– Я не собираюсь никому ничего рассказывать, Виктор, успокойтесь, пожалуйста, – максимально спокойно сказала Галина. Она положила свою руку на руку несчастного отца в знак поддержки. – Я знаю, что вам очень тяжело, правда, знаю. Я изучила все особенности расстройства личности, прочитала огромное количество литературы на эту тему. Всегда была уверена, что определю болезнь сразу. И вот она передо мной. Вы бы только знали, как давно я мечтала увидеть человека с такими симптомами!

Галина умоляюще посмотрела на Виктора, который все еще удивленно моргал после ее слов.

– Я все что угодно сделаю, лишь бы иметь возможность общаться с вашим сыном, – выпалила медсестра.

Виктор выдохнул во всю мощь своих легких и устало откинулся на спинку дивана в той самой сестринской, где он нашел единственного человека, с которым смог поделиться своими проблемами. Он поверил Гале сразу, в тот же вечер ответил на все ее вопросы. А когда утром Пашу без скрипа выписали, он убедился, что Галине действительно можно доверять.