Устроение пешего ополчения шло не с таким успехом. Оно поручено было Завилейскому. Раевский, коему было поручено временное управление Чар и Белокана или, лучше сказать, надзор за оными (ибо лезгины сих областей, хотя и платили нам дань, но не были нами покорены), узнавши о сем намерении начальства, хотел тоже блеснуть влиянием, которое он полагал иметь над сими пограничными, независимыми и воинственными народами Кавказа. Он сочинил также свой проект о собрании с них ополчения и, написавши устав, в коротких словах, т. е. назначив им выдачу богатого содержания, разделил их на сотни и тому подобное. Он думал уже, что все сделал, приехал в Тифлис и с обыкновенной своею хвастливостью везде говорил о сем предполагаемом войске, показывал устав свой, который был и у Паскевича; но, как того и ожидать должно было, ничего из предполагаемого не состоялось: Раевский уехал к себе в Карачаг в полк, и тем все дело кончилось. Сие, по крайней мере, не имело никаких дурных последствий, но в самой Грузии дело пошло иначе.
В проекте, составленном Завилейским, значилось, что с каждых пяти дворов должно было выставить одного пешего вооруженного ратника. Правило сие, сближающееся с набором рекрут в России (коего в Грузии еще нет, и коего грузины весьма боятся), подало им мысль, что в Грузии хотели сим средством ввести рекрутские наборы. Мысль сия была поддержана армянами, которые, как говорят, разослали по всем уездам людей уговаривать, дабы сему противились.
Слухи сии дошли и до конных ополчений, отчего при сформировании 3-го мусульманского полка, составленного из татар пяти дистанций, народа кочевого, грубого, необразованного, склонного к воровству и разбоям, сделался между сими татарами бунт. Но возмущение было остановлено при начале оного назначенным командиром полка сего Кизлярского войска есаулом Мещеряковым, поступившим в сем случае с осторожностью и умением. Полк собран, служил как должно и лучше других во всю войну.
В Грузии же сии слухи имели свое действие. Грузины и в самом Тифлисе говорили, что при царях бывали также ополчения для защиты города, что они всегда с удовольствием вступали в оное и дрались не щадя себя, что и теперь они на оное были готовы, и чтобы в таком случае не ограничивались принятием одного с пяти дворов, а чтобы взяли всех, могущих нести оружие, как в ополчениях у них водилось. Многие помещики, не имевшие настоящих документов на владение деревнями своими и находившиеся через сие в тяжбе с мужиками своими, желали рекрутского набора, надеясь через сию меру удалить из деревень людей, оспаривавших у них владения; они настаивали на исполнении мер, предпринимаемых правительством. Сие произвело в некоторых деревнях Карталинии возмущение. В одной деревне мужики схватили своего помещика, кажется, князя Цицианова, избили его и вышли даже из повиновения окружного начальства. Толпа сих мужиков собралась и отправилась к Тифлису. Паскевич, узнавши о сем, послал батальон Эриванского карабинерного полка под командой Бурцова, который тогда в Тифлисе случился, навстречу к бунтовщикам. Бурцов пошел с батальоном по дороге к Мцхету и, встретив бунтующую толпу мужиков, остановил их, поговорил с ними, успокоил их и разослал по домам, что они исполнили беспрекословно.
В Кахетии возмущение было сильнее. Телавским окружным начальником был состоящий по армии полковник Бахман, человек известный, как многие говорили и, как, в самом деле, казалось, по дурным правилам своим. Он служил прежде в России, где лишился командования полком, не знаю за что, был под следствием или под судом за корыстолюбие, как говорили. Не знаю в чем, только дело его было нечистое. Прибывши в недавнем времени в Грузию, он был назначен в Телав[12] окружным начальником и пользовался впоследствии времени расположением Паскевича, получил Херсонский гренадерский полк и был произведен в генерал-майоры. Жители Телавского уезда негодовали на Бахмана. Объявленный через него наряд на службу, при внушениях беспокойных людей, довершил всеобщее возмущение. Бахман, окруженный в своем доме толпою, помня участь телавского исправника во время бунта 1812 года (которого за обмеривание жителей при приеме провианта раздробили на части и уложили оные в неверные меры его), Бахман бежал и прибыл в с[еление] Загореджи, где была квартира Грузинского гренадерского полка. Но жители селения сего и тут искали убить его, и он скрылся на одном ротном дворе у солдат. Бахман мне, по крайней мере, сам рассказывал сии происшествия таким образом.
Как бы то ни было, ополчение во всей Кахетии не состоялось, и мужики стали сбираться к Тифлису большими толпами. Чавчавадзе был послан, дабы остановить бунт в Кахетии. Мужики там успокоились, но хвалились, что они не дали себя в рекруты, и земские власти встречали во все течение сего года затруднения в сборе разных повинностей, как-то в наряде подвод и прочее: последствия ошибочных и необдуманных мер правительства нашего, дурного избрания начальников, наконец, неполного утушения возникшего от того мятежа между жителями (происшествия сии продолжались и во время открывшихся ранних военных действий, ниже описанных).
Военные обстоятельства тогдашнего времени не позволили Паскевичу исправить надлежащим образом ошибку свою. Из-за границы приходили повторенные известия, что турки хотели с ранней весны предупредить нас в открытии военных действий.
Из Ахалцыха князь Бебутов неоднократно доносил, что Ахмед-паша Аджарский готовится сделать внезапное нападение на Ахалцыхскую крепость, что известия сии подтверждались и не казались сомнительными. Все сие приводило Паскевича в смущение; он то терялся и мнил лишиться всех завоеваний своих и славы, то становился ласков, доверчив, то снова хмурился, как вдруг пришло известие (через лазутчика, которого Бебутову удалось выпустить с запиской из крепости), что предместья уже наводнены аджарцами на рассвете, которого числа не упомню, стремительно занявшими оные, что он осажден и стеснен многочисленным войском Ахмед-паши, упорно наступающего для овладения крепостью. Паскевич, ходя по комнатам, всем рассказывал происшествие сие с преувеличением; обер-квартирмейстера полковника Вальховского от себя не отпускал, поминутно диктовал ему повеления, особливо в полки и разные отдельные части войск, по всей Грузии расположенные, дабы немедленно с получения сего выступали и шли как можно поспешнее к Ахалцыху. Повеления сии, в трех строках писанные, без связи, без соображения надобности в разных местах Грузии войск, без означения какого-либо распоряжения для начальства, без изложения мер к продовольствию, писались и в то же время рвались им же. Он совещался со всяким, кто бы только хотел приступить с советом, несмотря на звание, ни на способности лица. Его мучила мысль о потере приобретенной им в прошлом году славы и о погибели Ширванского полка, уже названного его именем, который он уже полагал поглощенным вместе с крепостью.
Бог знает, чего бы не произошло, если бы Сакен не вступился и не сделал распоряжения. Бурцову, как ближайшему к Ахалцыху, было предписано выступить с Херсонским гренадерским полком немедленно через Боржомское ущелье к Ахалцыху на освобождение сей крепости. Полкам Грузинскому гренадерскому, Крымскому пехотному, саперному батальону с артиллерией было назначено следовать из Тифлиса под начальством моим туда же через Карталинию. Отряд мой, к коему присоединили еще несколько казаков, был довольно значителен. Бурцову, опередившему меня, с места предписано было состоять в команде моей, составляя мой авангард.
Я выехал из Тифлиса 27 февраля. Экспедиция сия будет вслед за сим описана; но до сего изложу я происшествия, случившиеся в Тифлисе вскоре после выступление моего.
Собирание войск в Тифлисе из зимних квартир казалось Паскевичу слишком медленным. Не дожидаясь оного, я выступил с одним саперным батальоном; но он хотел ускорить прибытием вспомогательных войск к осажденной крепости. Конницы не было, а потому он выдумал послать туда конных грузин. Сакен, занимаясь делом, не препятствовал ему. Паскевич собирал к сему совещателей, князя Эристова и князя Мухранского, людей, коих ничтожность уже он сам признавал; но льстительные обнадеживания утешали его в сии минуты тревоги.
