Этого мгновения Самаэль ждал очень долго. Но если честно – готов был ждать вечность, потому что всё было ради него! Никому и никогда он не доверял так, как доверял ему, ни с кем за всю вечность не сближался настолько тесно, ни к кому не испытывал того, что испытывал к нему. Изуэль… Тот, кто первым поддержал его безумную затею с улучшением человеческой расы. Тот, кто прикрывал его спину, сражаясь с теми, кто когда-то называл себя их братьями… Тот, кто висел на соседней дыбе в Небесной тюрьме, едва касаясь кончиками пальцев босых ног белоснежных каменных плит пола, на котором алыми брызгами застывала пролитая карателями кровь.

 И не было мучительней пытки, чем видеть страдания того, кто для тебя всех дороже. Видеть, как Кезеф одним взмахом огненного меча обрезает черные крылья архангела, оставляя лишь кровавые обрубки, как срывает нимб, приговаривая, мол, это слишком мягкая кара для отступника.

Но в тоже время Самаеэль гордился. Ведь Небесный Палач не услышал ни одной мольбы о пощаде, не увидел ни одной слезы в бархатно-синих глазах.

И даже когда сам Отец в наказание превратил прекрасного небесного воина в уродливого монстра, любимый друг не сдался! Непокорный, гордый, свободолюбивый… Его Изуэль…

Первые сто лет после того, как Изуэль, который теперь звал себя Хаммоном, предпочтя забыть свое небесное имя, ушел к этим жалким созданиям, став Хранителем своего рода, у Самаэля ушли на то, чтобы принять его решение. Осознать и понять мотивы его поведения. Потому что ответ: мы в ответе за тех, кого приручили, – не устраивал его в принципе. Они тогда впервые крупно поссорились и даже подрались. Они орали друг на друга так, что находящиеся рядом Падшие в страхе попрятались, чтобы не попасть под горячую руку, а местные обитатели вообще сгинули в глубинах преисподней и не появлялись потом поблизости лет пятьсот.

 Изуэль тогда все равно ушел, а Самаэль, побушевав еще немного и остыв, пришел к выводу, что его друг просто не мог поступить иначе. Он понимал – Ад не место для утонченного умницы Изуэля. И дело было даже не в том, что бывший архангел предпочел жить среди людей, банально бросив его – верховного правителя Падших. Вовсе нет. Изуэль никогда не был предателем. Он просто не мог здесь жить, не мог дышать, если угодно… После райских кущ и небесного света – зловоние и темнота, царящие в их новом жилище, медленно, но верно убивали его. И даже то, что теперь это было царство Самаэля, не делало Ад лучше.

 Придя в себя и пораскинув хорошенько мозгами, он поклялся вернуть себе потерянного друга. Вернуть, чего бы ему это не стоило. Но прежде, чем претворять свою очередную гениальную затею в жизнь, необходимо было благоустроить Ад. По максимуму. Сделать всё, чтобы вернувшись сюда, Изуэль почувствовал его – Самаэля, любовь и заботу, и понял, что Князь Тьмы, которого все ненавидели и боялись, которым с начала времен пугали маленьких детей, для него остался прежним – несущим свет и жизнь. Что все эти долгие тысячелетия он ждал лишь его.

Первое, что он сделал, по памяти воссоздав образ каждого из своих соратников – Падших, заставил их принять прежний облик, под страхом полного развоплощения запретив им обращаться в монстров. Бывшие ангелы, уже начавшие привыкать к кошмарным образинам, которыми наградил их Отец, низвергнув сюда, смотрелись в своих небесных ипостасях несколько жутковато и начали было роптать, но Самаэль мигом показал им, кто в доме хозяин, обратив в ничто парочку особо недовольных новым порядком.

Потом он принялся за благоустройство своего нового места жительства. Загнал в Чистилище живущих здесь до сей поры монстров и чудовищ всех мастей, поставив над ними наместником Кетехеля Мерири. Разделил Ад на несколько секторов, отдав самый большой под начало Аластара и его подручных. Туда попадали души мерзких созданий, именуемых людьми. К слову – тот сектор ему не единожды пришлось расширять за счет других областей, потому что грешники валили толпами, и у него даже появилось ощущение, что среди смертных люди достойные райских кущ вообще перестали рождаться.

Самаэль выделил внушительный уголок для душ из магического мира, в котором создал для своих потомков нечто вроде оазиса посреди преисподней, в центре которого построил себе шикарный дворец из черного мрамора, который своим великолепием мог бы поспорить с Небесным домом. Ну и, само собой – многочисленная свита, гарем, прислужники из числа бывших волшебников и так, по мелочи. В своей прошлой жизни он привык быть любимцем Небесного Отца, поэтому отказываться от комфорта Самаэль и здесь не собирался.

 Но, несмотря на все эти хлопоты, правитель Ада в оба глаза следил за непокорным возлюбленным, стараясь ничем не выдать своего незримого присутствия.

 Жизнь Изуэля – Хаммона, среди магического народа текла скучно и размеренно, без особых потрясений, но Самаэль с удивлением и горечью отмечал, что тот счастлив! Бывший архангел тихо сидел в своих подземельях, звался даэвой, раз в несколько десятилетий покидая их, чтобы пополнить свою сокровищницу – библиотеку, которую начал собирать, едва вырвавшись из преисподней. (Самаэль даже подкинул парочку особо редких изданий в его коллекцию, мол, пусть порадуется) Очень много читал, что-то писал сам. Иногда избирал себе нового хозяина, когда душа прежнего отправлялась на вечное поселение в его, Самаэля, царство, и почти никогда не вспоминал о нём. И как же ему было обидно и горько! Изуэль променял его. ЕГО! Бывшего когда-то самым прекрасным творением Отца на жалкое прозябание в глубокой пещере под жилищем своих наследников, вечное бдение над дурацкими книжонками и покровительство своему роду. И как его вытащить оттуда Самаэль не имел ни малейшего понятия.

 От гнева и бессилия правитель Ада время от времени впадал в такую ярость, что его подданные в страхе разбегались, кто куда, а на Земле начинались различные катастрофы – от разрушительных землетрясений, до не менее губительных наводнений, которые люди обычно списывали на природные катаклизмы. Правда, к магам это не относилось – потомки как-никак, да и Хаммон далеко не дурак, быстренько бы просек ситуацию. Вернуться бы, все равно не вернулся, а вот на примирение тогда вообще не приходилось рассчитывать. И так продолжалось почти две тысячи лет.

 Самаэль уже было отчаялся, пока однажды, проводя очередную ревизию своих владений, не завернул на огонек к Аластару. В этом секторе, где содержались грешники из числа людей, он появлялся крайне редко, переложив управление самой прибыльной части своего царства на плечи наместника. Великий инквизитор Ада в совершенстве знал и любил свое дело, виртуозно владел различными режущими предметами, и души, попавшие в лапы этого чудовища с ангельским лицом, на котором неизменно сияла улыбка маньяка-извращенца, страдали так, что стоны и крики их доносились даже до мраморного дворца Владыки.

От него-то Самаэль и услышал историю одной недавно прибывшей души, бывшего когда-то статным красавцем и ставшего теперь своей бледной тенью. Человек тот заключил сделку с одним из демонов перекрестка, которых на Земле было великое множество, продав свою душу за спасение жизни единственного сына. Мальчишку ранили на дуэли, которую он затеял из-за актрисочки, и его душа должна была вот-вот пожаловать на рандеву с Аластаром. Но его отец, в библиотеке которого неизвестно откуда взялась Книга Теней, нашел в ней заклинание вызова демона перекрестка и любезно предложил свою, в общем-то, не отягощенную особыми грехами душу и спустился в ад вместо своего беспутного сыночка, на коем как раз грехов было, что блох на бродячей собаке. Пока Самаэль слушал разглагольствования великого инквизитора, лениво потягивая довольно неплохое красное вино, в его голове родилась гениальная, на его взгляд, идея.

Если Хаммон добровольно не желает возвращаться, нужно заставить его сделать это. Как? Например, забрать одного из его нежно и трепетно любимых им наследников. Можно даже живым. И тогда его блудное сокровище не просто спустится сюда за ним – примчится быстрее ветра, прямо в объятия заждавшегося любовника. Как все это устроить, Самаэлю еще предстояло додумать, но сама мысль ему настолько понравилась, что он вскочил с кресла, не допив вино, и, даже не удостоив похвалы своего радеющего за дело подчиненного, стремительно удалился.