– Ты права совершенно, mon âme[22], – согласился Димка, – нам вон через тот железнодорожный мост. Аккуратней только, вниз не смотрите.

Моста, реально, не было – были только шпалы, под которыми глубоко внизу находился овраг.

– Как же не смотреть то? Надо же по шпалам идти, а то провалишься! – возмутился Степан.

– На шпалы смотри, дурачок, а вниз не смотри, – объяснил Димка.

Когда они прошли мост, Дима обратил внимание всех на какие-то поросшие дёрном холмы.

– Посмотрите, это – равелины петровских времён. Можете потрогать руками прошедшие века.

Все стали представлять взрывы и бегущих солдат в треуголках.

Наконец, дошли до цивильного асфальта на тихой улочке. Вдоль поребриков лежал белый тополиный пух. Димка по-мальчишечьи зажёг пух зажигалкой. Огонь побежал вверх, вдоль поребрика, замирая иногда, как на сыром бикфордовом шнуре, и вруг, метнулся вверх, словно в цирке.

– Ух, красиво, – кивнул головой Ромка.

Все побежали вверх по улочке, выискивая пух у проебриков и поджигая его. Было весело, Маринкин смех звенел колокольчиком.

На обочине появилась скромная табличка: «Парк Монрепо». Друзья топали по дорожке до тех пор, пока не оказались на берегу залива.

От открывшегося вида перехватило дыхание. Казалось, что они находятся в каком-нибудь скандинавском фьорде – огромные величественные валуны были разбросаны по берегу залива, будто рукой мифического исполина. Вода была прозрачна, давая возможность подробно разглядеть камни на дне. Воображение рисовало, как из-за поворота в бухту вплывает средневековый дракар со свирепыми викингами на борту.

– Супер! – выдохнул Ромка.

– Да, не зря ехали, – согласился Степан.

– Пойдёмте, я вам остров покажу, – манил всех Димка за собой.

В одном месте вода огибала со всех сторон небольшой островок. Невдалеке плавали лебеди.

– Надо перейти вборд, только тихо, птиц не распугайте, – Дима стал закатывать джинсы.

Закатав штаны, он, не спрашивая разрешения, подхватил Маринку на руки и пошёл вброд к острову. Марина не сопротивлялась, внимательно глядя в Димкины глаза. Оказалось чуть глубже, чем думал Дима, он провалился в одном месте по пояс, слегка макнув и Марину. Та взвизгнула, по женски, а потом засмеялась.

Сёма, Степан и Ромка разделись до трусов, взяли одежду в поднятую руку, и перешли на островок. Маринка смеялась, глядя на Димку. Сёмино сердце тревожно забилось.

– Это «Остров мёртвых», – объявил Дима, когда все перебрались.

Перед ними была полуразвалившаяся каменная лестница, ведущая наверх.

– А что там наверху? – спросила Марина.

– О, там очень итересно. Этот островок – своего рода усыпальница рода Николаи. Первый владелец поместья Людвиг Генрих Николаи был президентом Санкт-Петербургской академии наук, бароном. Там наверху – очень красивая часовня и склепы почивших из рода Николаи.

Они стали подниматься по древней лестнице. Когда все поднялись на самый верх перед ними предстала белая часовня, построенная в нормандском стиле. Навстерчу им спускался парень с двумя девушками. Девушки улыбались, держась с обеих сторон за руки парня.

– Ну, нифига себе, у этого аж две подруги, а у нас одна Марина на всех! – возмутился Рома.

– Меня лично, это устраивает, – хихикала Маринка.

– А я о другом подумал – мне не хотелось бы, чтобы на мою могилку экскурсии устраивали. Тут же проходной двор, несмотря на водную преграду, – заметил Семён.

Все разбрелись по острову исследовать его тайны.

– Глядите! Тут склеп! – позвал всех Ромка, – «Софья Александровна Николаи Рождённая Княжна Чавчавадзе», – прочитал он надпись.

– Что-то знакомое … у Грибоедова жена была княгиня Чавчавадзе. Может, родственница, – задумался Димка.

На острове оказалось много земляники. Все ползали по островку, собирая её, но есть от этого хотелось ещё больше.

– Говорят, на кладбищах самая сладкая земляника, – заметила Маринка.

– Ой, не говори про еду, а то в желудке уже урчит, – сморщился Степан, – может обратно рванём?

Они спускались по лестнице, не оглядываясь, как и положено на кладбище.

Путь обратно показался в два раза длиннее.

В электричке от усталости все заснули…

Сёма открыл глаза. Ромка и Степан сладко посапывали, привалившись друг к другу. Марины с Димкой не было. Семён решил поискать их. Дойдя до тамбура, он увидел через стекло, как они целуются. Целовались они самозабвенно, с закрытыми глазами, никого и ничего не видя вокруг. Кровь у Семёна застучала в висках, сердце выпрыгивало из груди. Он вернулся на своё место.

Когда электричка остановилась, он выбежал в тамбур, не глядя на Марину с Димой, и выскочил на перрон. Сёма бежал, задыхаясь, не зная куда. Вдруг, он выбрал свою цель…

Сжимая кулаки до того, что костяшки побелели, он шёл по набережной Фонтанки. Дойдя до места, Сёма стал с остервенением кидать монетки на Чижика, стремясь сбить Маринину, лежавшую на краю. Слёзы заволакивали глаза и мешали бросать монетки. Наконец, одна из денежек сбила Маринину монетку, а сама осталась лежать на крохотном постаменте. Семён, обессиленный, долго стоял, тяжело дыша, у гранитной набережной. Шатаясь от слабости, он пошёл в сторону Литейного проспекта.

Дойдя до бабкиного дома, он обнаружил Марину, Стёпку и Рому, с тревогой снующих около дома. Степан заметил его до того, как Семён успел спрятаться. Догнав друга, Стёпа силой потащил Сёму домой. Маринка смотрела на Семёна, как побитая собака. Сил сопротивляться у Сёмы не было, и, дойдя до кровати, он, не раздеваясь, рухнул на неё.

Проснувшись утром, Семён стал собирать вещи.

– Семечка, я с тобой поеду. Надоело мне тут всё, – тихо сказал Степан.

– А я тут что без вас? Я тоже домой, – стал собираться и Ромка.

– А Маринка … остаётся? – почти шёпотом спросил Сёма.

– Она не едет, я вчера с ней разговаривал. Вот, она тебе просила передать… – протянул Стёпка конверт Семёну.

Сидя на вокзале в зале ожидания, Сёма раскрыл письмо.

«Семечка, миленький! У меня никогда не было, нет, и не будет друга ближе, чем ты. И мне очень жаль, что всё получилось именно так. Я остаюсь здесь, буду поступать в ГИК, надеюсь, получится, и мы будем учиться с Димкой вместе. Родители уже обещали привезти документы. Мы с Димой всегда будем ждать тебя. У тебя всё будет прекрасно, я знаю! Только не опускай руки и, главное, продолжай писать, чтобы люди иногда могли говорить через тебя с богом…»

Сёма свернул письмо, положив его в карман. Подошли Стёпка с Ромкой и они втроём пошли по перрону. Серый питерский дождик мочил их спины.

В купе к ним никто не подсел четвёртым. Это обстоятельство несколько скрасило их унылое настроение – друзья могли спокойно поговорить о своём. Степан некоторое время разглядывал кислые лица Семёна с Ромой, потерпевших разгромное поражение на любовном фронте в результате блестящего блицкрига коренного петербуржца.

– Куда собираетесь подавать документы для поступления? – нашёл Стёпа тему для светской беседы, которая, по его мнению, должна была отвлечь его друзей от мрачных мыслей.

– Я, лично – в монастырь… – зло ответил Семён.

Ромка промолчал, но по его виду было понятно, что он склоняется к той же мысли.

– Конкурс большой? – деловито поинтересовался Степан.

– Десять отвергнутых на одно место! – буркнул Семён.

– Не хило, – кивнул головой Стёпа, – А как же литературный институт, твои поэтические таланты?

– Псалмы буду перекладывать, таланты пригодятся… – продолжал распалять в себе депрессию Сёма.

– Значит, образно выражаясь, ты на себе крест поставить решил? – поинтересовался Стёпка.

Семён думал, что бы ответить другу, и открыл, было, рот для очередного упаднического высказывания, но в дверь постучали. Сёма повернулся посмотреть, кто помешал ему выплёскивать энергию разложения, и застыл, с открытым ртом: на пороге их купе стояла девушка в форме проводницы. Глаза её лучились изумрудно-зелёным светом.