Нет. В нарастающем на него давлении НАСА винить было нельзя. Оставался Пентагон – капризный и грубый заказчик.

Вот генералы давили так давили. Открыто. Не стесняясь. Пока не добились своих условий и не включили в проект орбитальных запусков свои фирмы-прокладки, через которые получали откаты. Курц хорошо помнил, как вояки сорвали два его старта, запустив над комплексом дроны с какой-то заумной аппаратурой, нарушающей работу электроники. От такого вмешательства одна ракета тогда взорвалась к радости журналистов и печали страховщиков. Но все же он сомневался, что прессинг был организован военными. Не их стиль. Те бы действовали прямо. Так, мол, и так. Хотим вот этого и этого. Иначе будет вот это и это.

Один из приятелей, успешный и очень дорогой столичный пиарщик, как-то за бокалом вина предположил, что вашингтонское болото видит в Теоне конкурента. Пока не политического, а только медийного. Уж очень выгодно смотрится суперуспешный, неординарный, экстравагантный молодой бизнесмен, фонтанирующий футуристическими идеями, на фоне дряхлого, бесцветного, недалекого президента и его туповатой команды породистых функционеров, медленно, но верно ведущих Америку к пропасти.

И действительно, по упоминаниям в СМИ Курц в разы превосходил хозяина Белого дома и всю его администрацию вместе взятых. И пусть те были на первых полосах в официальных сводках. Зато он доминировал в деловых, светских и научных разделах изданий. По мнению пиарщика, Теон, несмотря на противоречивость и экстравагантность, был знаковой и весьма популярной фигурой американской жизни. А среди молодежи так и вообще настоящей иконой. Если бы он вдруг решил баллотироваться в президенты, то при правильно выстроенной кампании почти гарантированно сорвал бы бесспорное большинство, даже вопреки противодействию глубинного государства. Что было бы потом – большой вопрос, но войти в Белый дом шансы были очень неплохие.

Но Теон не хотел в Белый дом. Он хотел на Марс.

Причем время уже поджимало. Альфа Спейс была основана двадцать лет назад. Понадобилось шесть лет и огромные деньги, чтобы произвести первый успешный старт. Неудачный, но знаковый для Теона и его команды. Именно тогда они поняли, что смогут. Сейчас у него в серии было три рабочих носителя разной мощности. Несколько грузовых модулей и собственный корабль для доставки на орбиту астронавтов. А еще почти готовая концепция космического корабля для полета на Марс, подкрепленная расчетами и чертежами.

Чтобы все это воплотить в металл, нужно лет десять и одно критически важное технологическое решение. Ему скоро пятьдесят. Время неумолимо отсчитывает годы. Не успеешь оглянуться, и твой возраст уже не позволит тебе участвовать в дальнем полете. Поэтому шевелиться надо было активнее. Значительно активнее, чем сейчас. Но для реального запуска проекта, кроме чертежей, расчетов и недостающей технологии, необходимо было преодолеть еще одно главное препятствие. Деньги. Для организации экспедиции на Марс ему нужна огромная куча реальных денег. Гораздо большая, чем была в его распоряжении сейчас.

По самым скромным прикидкам, полет на красную планету с высадкой человека на поверхность и возвращением на Землю обойдется в 400-600 миллиардов долларов. Это была колоссальная сумма. Фактически несобираемая. Особенно учитывая тот факт, что деньги попросту вылетали в трубу и никакой отдачи от них не предполагалось. Если технические задачи полета теоретически можно было решить, то вопрос финансирования оставался непреодолимым препятствием. Единственным, кто мог здесь помочь, был Федрезерв США, который триллионами печатал доллары для поддержания дряхлеющей экономики. Но у того были другие приоритеты вроде военного бюджета, спасения системообразующих банков и поддержания глобального авторитета доллара.

Как подступиться к этой проблеме, Курц не знал, и этот факт последнее время не давал ему покоя.

Когда небольшой кортеж Теона уже въехал на 6-й пирс, где была расположена вертолетная площадка, из НАСА пришло сообщение в закрытый личный чат. На связи был замдиректора Центра космических полетов Маршала, основной научно-технической лаборатории агентства по разработке двигателей для космических аппаратов. Они давно знали друг друга и поддерживали приятельские отношения, что позволяло насовцу за достойную плату делиться с Альфа Спейс своими новыми разработками.

«Теон…», – начал замдиректора и многозначительно умолк.

«Что»? – написал Курц, чувствуя, что сейчас ему расскажут нечто важное.

«Русские сделали это», – отписался насовец.

«Иди ты!»

«Точно говорю. Инфа от разведки. Из Лэнгли. Только получили».

«Это пипец! Как?»

«Деталей нет. Придут в докладе».

«Друг! Проси все, что угодно, но мне нужен максимум деталей. Если у них получилось, то это, нахрен, меняет весь расклад».

«Сделаю, что смогу. До вечера».

– Твою мать! – вслух выругался Курц, свернув чат.

– Плохие новости? – спросил сидящий рядом юрист.

– Даже не знаю, – он быстро набрал помощнику сообщение на смарте, чтобы тот вызвал в офис Акосту – шефа службы безопасности Альфа Спейс.

Это была одна из ключевых служб Теона, укомплектованная опытными профессионалами и выполнявшая в корпорации, кроме функции безопасности, еще и роль внешней разведки. Люди Акосты добывали технологические секреты, вербовали агентуру и даже проводили полноценные подрывные спецоперации против конкурентов и тех, кто мешал работе компаний Курца или угрожал ее сотрудникам. В общем, это была полноценная спецслужба, работающая на очень высоком уровне, и сейчас ей предстояло выполнить одно из самых сложных заданий.

Необходимо было выяснить делали прорыва, который совершили русские, и постараться добыть максимум технической информации.

Россия. Москва

Научный совет был на удивление коротким. Три академика РАН, слетевшиеся на него по поводу удачного испытания прототипа, давали понять, что без их поддержки у Михаила Когана ничего бы не вышло, важно надували щеки и для приличия задавали вопросы, ответы на которые были и так очевидны. В конце концов им пришлось перебороть свою зависть и все же отдать должное работе, проделанной его лабораторией. Признание успеха было полным и безоговорочным. Совершенный молодым ученым прорыв тянул на медаль Ломоносова, госпремию, а если рабочие образцы будут соответствовать заявленным параметрам в полевых условиях, то и на звезду Героя России. Но над этой вожделенной бочкой золотистого, ароматного и до одури вкусного меда с противным жужжанием роилась стайка назойливых мух в виде тех самых академиков, готовых в любой момент сбросить в нее ложку вонючего черного дегтя, если ее хозяин не захочет делиться славой и признанием.

Как повелось в большой науке еще со времен СССР, к открытию гениального ученого примазалась кучка престарелых функционеров из «вышестоящей организации», которые не имели к теме совсем или почти совсем никакого отношения. Не дожидаясь формального подтверждения из лаборатории, они уже успели отправить в Кремль восторженные отчеты о «величайшем прорыве», совершенном под их мудрым руководством. Причем каждый написал свою бумагу в надежде на единоличное присвоение успеха.

Вся эта мышиная возня была Когану не в новинку. Но на этот раз, когда он и его люди действительно сделали что-то большое, грязные игры вокруг его проекта не просто раздражали. Они бесили. Причем, судя по хмурому виду директора института, это было хорошо заметно.

После научного совета он пригласил Михаила в кабинет и, налив ему стакан воды, сказал:

– На вот выпей. Может валерьянки еще? Ты чего закипел? Того и гляди крышку сорвет.

– Как чего! Как чего! – всплеснул руками тот и сделал несколько жадных глотков. – Прототип – моя заслуга. Ну в смысле моей лаборатории и нашего института. Эти старые пердуны из РАН не имеют на него никакого права. Вообще!

– Остынь, – чуть повысил голос директор. – Над этой темой еще при Советах работали. У тебя задел исследований почти в 50 лет был. Тоже мне гений, блин, одиночка.