― Отвали! ― Безуспешно пытаясь увеличить расстояние между нашими телами, Мишель выставила перед собой руки. Я поймал их одной своей ладонью, упрямо заводя их над головой девушки, и почувствовал, как её сердце принялось колотиться в грудной клетке.
― Я вчера уже отвалил! Терпеть два раза подряд — чересчур! Даже для тебя! ― Она замерла, с непонятной смесью эмоций на лице, ожидая неизбежный глубокий поцелуй. ― Лапуля, ты не хочешь?
― Нет! Мне неприятно, что ты ко мне прикасаешься! ― Девушка легко высвободилась от внезапно ослабившейся хватки.
Я откинулся на противоположную половину кровати, позволяя Мишель выбраться из-под своих навязчивых нежностей, и чуть не до скрежета стиснул зубы: ещё вчера она призналась в любви, вешалась на меня пьяная, а сейчас… Неужели даже "спасибо" за помощь не скажет, ведь я сохранил её маленький секрет. Иначе бы Карлос понял, что хореограф поселилась в нашей студии, а распространяться она об этом, видимо, не планировала. Судя по звукам за спиной, девушка выпила припасённую для неё таблетку и торопилась собраться на выход, попутно оправдываясь.
― Мало ли, что я могла пьяная тебе наплести! Перебрала вчера, ― не поворачиваясь, я знал, что она кусает губы и нервно расчесывает тонкими пальцами спутанные волосы. В солнечном сплетении принялось жечь, будто я глотнул керосина. ― Спасибо, что привёз переночевать. Но наверное, я бы и сама справилась…
Вчера, за кулисами, ведь она была трезвая. И никто не тянул Мишель за язык признаваться в чувствах, тогда я не стал бы и лезть в её "спасение" в баре, столько возиться с пьяной невменяемой девкой и приглашать в свой дом. Неужели я так уж и бесполезен, и она сама бы добралась до студии?
Я припомнил, как хореограф промывала желудок в общественном туалете, как Карлос вился вокруг неё весь чёртов вечер, каждую её "маргариту" на брудершафт, и ощутил, как свежая надежда на перемирие угасает.
― Да пошла ты! ― Скрепя сердце я обернулся в сторону застывшей в дверях брюнетки, сглатывая подступивший ком при виде её красных глаз. Мишель резко и сдавленно всхлипнула.
― Как я и думала!
― Давай, расскажи, что ты там думала. Что я эгоист, бабник, обманщик, да просто мудак! Или как вы меня там любите называть! Думаешь Карлосу можно доверять? Пару дней, как общаетесь, а ты уже вешаешься на него!
Агрессия воспламенилась груди, выжигая зачатки влюблённости. Ещё чуть-чуть, и я бы вылил на хореографа всю нелицеприятную правду о нашей команде и распрекрасном Карлосе, ввязавшемся в обман за её спиной в равном степени, как и все мы. Мишель скрылась в прихожей, шумно раскидывая обувь. Я подорвался следом и замер в дверном проёме, скрывая свою распалившуюся дрожь в скрещенных на груди руках, пока девушка резво застёгивала молнию на ботинке.
― Я думала, за помощь плату не берут! ― Она торопливо обулась и занесла руку над дверной ручкой. ― Карлос не стал бы на меня набрасываться!
― О чём ты? Разве я что-то брал с тебя? ― Моя ладонь непроизвольно отправилась на её запястье, останавливая девушку в шаге от выхода.
― Я про секс! Ты думаешь, если помог, я должна переспать с тобой снова?
― Нет… Ты мне ничего не должна, ― Мишель заплакала, не пряча мокрое и раскрасневшееся от слёз лицо и размазывая свободной рукой дорожки по щекам. Я едва не окаменел при виде нахлынувших на неё эмоций. ― Просто подумал, что тебе захочется. Ведь ты призналась… Может, ты просто самой себе противишься?
― Ещё как! Я не собираюсь наступать на те же грабли, чтобы потом слушать твои рассказы. Как ты имел очередную в своей коллекции! ― Женская ладонь уверенно отщёлкнула дверную ручку, но я подскочил к выходу, преграждая девушке путь.
― Не уходи! Пожалуйста! ― Мишель нетерпеливо опустила взгляд, ожидая, когда я позволю ей выйти. Я ещё не знал, какие слова подобрать, как в глубине квартиры пронзительно резко зазвонил телефон, выводя меня из странного, трепещущего в груди состояния напряжения. ― Ты забыла мобильный…
Зарёванная брюнетка смахнула с мокрого лица прилипшие пряди и, не снимая обуви, вернулась в спальню на звук своего телефона. Со слабым временным облегчением я захлопнул дверь, не забыв про защёлку, и неуверенно заглянул в комнату.
― Да? Мышонок, всё в порядке… ― Мишель присела на край незастеленной кровати и закусила губу, выдавая моему проницательному взгляду чувство сожаления. ― Вечером, после тренировки я приду к тебе и расскажу всё-всё!.. А хочешь, зайдем в кафе, которое открыли на углу? Помнишь, ты сказала… Нет, не волнуйся, деньги найдутся…
Звонила Молли. Беспокоилась, что девушка пропала, ведь со вчерашнего вечера она ушла в загул. Я робко присел рядом с Мишель, выжидая, когда она закончит разговор, и у меня будет возможность задать ей пару вопросов. Хореограф намеренно отвернулась в противоположную от моего внимательного взгляда сторону, едва сдерживая новый поток слёз, и вслушалась в детский серьёзный голосок, доносившийся из трубки. Её подбородок задрожал, а тонкие пальчики сбросили звонок после короткого прощания.
― Мишель, это ведь не твоя дочь? ― Хореограф скрестила руки на груди и тяжело вздохнула, всё также не поворачиваясь. ― Я увидел сообщение, где Молли назвала тебя по имени. Так её зовут? ― Девушка с укором заглянула в мои глаза, нехотя развернувшись, и вдруг неловко и задумчиво опустила взгляд на мои губы.
― Значит, ты видел, что Молли просила перезвонить, и не сказал? ― Не отрицание — знак согласия.
― Я хотел, но не успел… Ты только проснулась, ― осторожно, но решительно я попытался накрыть её холодную ладонь своею тёплой, но Мишель одёрнула руку, словно обожжённая кипятком.
― И ты решил сразу же на меня наброситься!.. ― От нескончаемых обвинений в груди и у меня начинало закипать, как вспенившаяся вода бурлит под крышкой потёртого чайника. Жар от упорствующего непонимания и желания осудить меня разошёлся по шее и лицу. Почему, когда я поступал правильно, хоть и щемяще об этом жалею, пьяная девка готова была отдаться без всяких проблем! А сейчас, трезвая, такая правильная и воспитанная, видит во мне лишь злодея.
― Нет, не сразу же! А после того, как ты позволила себя трогать в баре, после потрясающего секса в раздевалке, твоих глупых признаний в любви! Твоей слабоумной идеи напиться и блевать в общественном туалете! После того, как ты всю ночь об меня голая тёрлась! ― Мишель раскраснелась, вслушиваясь в раздражённые упрекающие интонации, и сжала ладонью простыню от злости, воспламенившейся в её потемневших графитовых глазах. Да она готова была расцарапать моё лицо.
― Я ничего не помню! Я была пьяна! ― Мы перешли на крик, и от звеневших в ушах фраз я готов был биться головой о стену, лишь бы вытряхнуть из неё все чёртовы воспоминания.
― Когда сказала, что влюблена, тоже была пьяная? ― Она побагровела. В ту же секунду я испугался при виде новой незнакомой мне эмоции на симпатичном, исказившемся болью личике, и растерянно отпрянул на край кровати.
― Мне стыдно! Я жалею обо всём, что между нами было, ― впервые за всё время с момента нашего знакомства колкости пробили женское сердце, приводя хрупкого хореографа в неконтролируемое отчаяние. Снова слёзы… Долгожданная взрывная реакция не доставила мне того удовольствия, на которое я рассчитывал: мы ругались, как семейная пара на грани развода, припоминали друг другу все недосказанности, но это провоцировало лишь новую порцию тошнотворной, почти осязаемой боли. ― Я тупая идиотка, нельзя было связываться с тобой! ― Она выплюнула последнее слово с таким безразличным пренебрежением, что мне захотелось впиться хоть ещё одной колкой фразой, въесться под её кожу, побуждая девушку на любые сильные чувства в мой адрес, хоть даже ненависть! Только бы не равнодушие…
― Если я такой плохой, как ты думаешь, то я хочу соответствовать!
Я грубо навалился на Мишель, вдавливая в край кровати, и вырвал агрессивный солёный поцелуй с её ускользающих губ, больше похожий на укус. Она сдавленно пискнула, неловко уворачиваясь под моим напором, и попыталась освободить из-под меня руки, чтобы зарядить пощёчину. Цепко сжимая женское сопротивляющееся тело чуть не до синяков, я ухватил её за спину и ягодицы, откидывая на подушку. Мишель трепыхалась и мычала мне в губы, предупреждающе кусая. Я кусал её в ответ грубо и с ненавистью до тех пор, пока она не выбилась из сил, позволяя беспрепятственно касаться своего солёного от слёз рта.
