–Ничего, это дело наживное, – всё с теми же саркастичными нотками «обнадежила» меня Стеша, – ну, а как муж тебе достался, шибко ревнивый?

– К чему вопрос? – машинально выставила иголки я, но мою собеседницу, казалось, лишь позабавили мои жалкие потуги изобразить возмущение.

–Не кипиши, всё пучком! – свои любимые выражения Стешка ухитрилась пронести через долгие годы и, хотя по мере взросления ее речь более или менее очистилась от жаргонизмов, я не сомневалась, что проведенная в «Живых и мертвых» юность оставила неизгладимый след на содержании ее повседневного лексикона. Впрочем, я бы не сбрасывала со счетов, что Стеша намеренно использует этот своеобразный психологический прием, чтобы напомнить мне, с чего всё начиналось, и тем самым подготовить почву для дальнейшего разговора, – я же вот к чему веду – мне надо знать, реально ли тебе втихушку свинтить из дома или муж тебя в черном теле держит, типа только дернешься, сразу так по щщам зарядит, что месяц на люди не показаться?

–Я всё еще не понимаю, о чем речь, – в высшей степени бездарно соврала я, – а наши взаимоотношения с мужем не касаются никого, помимо нас двоих.

–Опять блаженную из себя строишь, – невесело хохотнула Стеша и со вздохом добавила, – была овца и есть овца. Ладно тебе блеять, все ты понимаешь. Собирай манатки, бери билет и двигай в Верный. Никогда не думала, что я это скажу, но Эйнару нужна твоя помощь.

–Он для тебя больше не «Эльф»? – непроизвольно вырвалось у меня, – даже странно слышать, что ты называешь его по имени…

–Как хочу, так и называю, тебя спросить забыла, – огрызнулась Стешка, но затем милостиво снизошла до кратких пояснений, – он мне конкретно сказал – всё, больше никаких погонял, не на зоне чалимся, так со временем и привыкла. Да и люди вокруг были не те, что на Пятой линии – зачем перед ними палиться? Эйнар когда в армию ушел, я уже беременная была. Он меня оставил в поселке у деда Пети, там и дочка родилась. Пока дед Петя не помер, мы так с ним вместе и жили. И жили неплохо, я на работу устроилась, и полы мыла, и на сельском дискаче дежурила. В общем, куда припёрлась, там и притёрлась… Мировой был дед, всё говорил, как так, Светка у меня беспутная, пьет, гуляет, всё бабкино наследство со своим Ромкой промотала а внук – чистое золото, в кого он такой, одному богу известно. Это дед, кстати, имя Златке придумал, мол, папка у нее золотой, значит, и сама она золотце. Короче, не о том базар, ты давай не телись, а выезжай побыстрее, иначе кабзда Эйнару.

–Но что я могу сделать?! – воскликнула я, неосознанно оставляя себе пути к отступлению, и меня вдруг резко накатил жгучий стыд за свою лицемерную трусость.

–То, чего не выходит ни у меня, ни у теть Светы, ни у Игоряна, – уверенно заявила Стешка, – слышь, ну ты чё, как маленькая? Эйнар на развод со мной подал, Златке фамилию переменить заставляет. Я говорю, не дам я тебе развод, даже не мылься, а он отвечает, пусть тогда нас суд разводит, я все бумаги сегодня же подпишу. И ведь подпишет, с него станется, будто ты не знаешь, какой он упрямый. Да и черт бы с ним, с этим разводом, у нас все равно семьи нормальной не было, но меня ж теперь на свиданку не пустят, вот где засада. Теть Света уехала, Игоряна Эйнар послал на хутор бабочек ловить, а больше к нему никто и не вхож, кроме этого ментовского прихвостня Куделина, который вроде как государственный защитник, а на самом деле со следаками на одной поляне пасется. Видела бы ты, как у него рожа вытянулась, когда Игорян ему ордер принес, аж затрясся весь, зато теперь довольный ходит и на меня, как на дерьмо, поглядывает. Ринка, ну ты же не тупая, а специально овцой прикидываешься, че совсем ничего не догоняешь? Прессуют Эльфа не по-детски, может, угрожают со Златкой что-нибудь сделать, для этих тварей ничего святого нет, а ему деваться некуда, скажут, полезай в петлю, он и полезет, только бы нас не тронули.

–Снова «Эльф»? – грустно усмехнулась я, – Стеша, что поменяется, если я приеду в Верный? К Эйнару меня никто не пустит, так как я ему даже не родственник…

–Но Игоряна-то пустят! – перебила меня Стеша, – Эйнар думает, что он уже назад свалил, и отказ писать не стал. Ордер тоже никто не отзывал, так что Игорян свиданку по любасу пробьет. Он и скажет Эйнару, что ты здесь.

–И.…? – так и не уловила конечную цель Стешиного замысла я.

–Игорян передаст Эльфу, что если он продолжит морозиться, ты на каждом углу раструбишь, как вы с ним раньше зажигали, ну, так, чтоб во всех газетах написали, пятое-десятое, – повергла меня в еще большее недоумение Стеша, – зуб даю, он не допустит, чтобы ты рядом с ним засветилась! А приехать тебе надо, чтобы Эльф не думал, будто Игорян блефует. Дошло, надеюсь, или для особо одаренных повторить?

ГЛАВА VIII

Раненой птицей я закружилась по комнате и, будучи не в силах более терпеть эту невыносимую нагрузку на психику, камнем рухнула на ковер. Я привалилась спиной к шкафу, подтянула колени к подбородку и несколько раз глубоко вдохнула. Бешеный сердечный ритм понемногу успокоился, но перед глазами упорно продолжали плясать разноцветные мушки. Ощущение направленного удара по затылку было до такой степени натуральным, что я инстинктивно схватилась за голову и попыталась нащупать внушительную шишку, но так как признаков физического воздействия навскидку не обнаружилось, похоже, меня сбила с ног мощная волна очередной панической атаки. Я подползла к окну, обеими руками вцепилась в подоконник и рывком приняла вертикальное положение, после чего к горлу сразу же подступила мерзкая тошнота, и я с трудом остановила неуправляемый рвотный позыв. В лицо резко ударил яркий свет уличного фонаря, я крепко зажмурилась, а когда снова отважилась поднять веки, передо мной на считаный миг предстал расплывчатый образ призрака, и я в бесчисленный раз отметила его удивительное, практически портретное сходство с Эйнаром. От неожиданности я неуклюже пошатнулась и с размаху впечаталась плечом в угол секретера. Острая боль заставила меня протяжно взвыть, и на мой дикий вопль предсказуемо сбежались испуганные родственники во главе с мамой, без лишней деликатности вломившейся в запертую комнату с таким решительным видом, что ее горящего взора не вынес даже мгновенно растворившийся в воздухе фантом.

–Рина, что случилось? – мама обвела комнату цепким взглядом, но при всем старании не увидела ничего подозрительного. Единственное, что, пожалуй, могло насторожить маму, так это явная безуминка в моих глазах, но в последний момент я оперативно отступила в тень.

–Все хорошо! – клятвенно заверила столпившуюся на пороге родню я, -разговаривала по телефону, увлеклась беседой и ударилась об угол. Не волнуйтесь, я в порядке. Закончу говорить и вернусь за стол.

–Ну, ладно, – выразительно цокнула языком мама, явно не очень впечатлившаяся моим объяснением, – ты сильно не задерживайся, а то мы уже торт собираемся резать.

–Нет-нет, всего каких-нибудь пару минут, – пообещала я, страстно мечтая побыстрей избавиться от нарушившей мое уединение делегации, но маму было не так-то просто обмануть, а моя деланная невозмутимость только добавила ей поводов для беспокойства. Однако, я принципиально не сдавала позиций, и мама вынуждена была неохотно удалиться восвояси.

Всё это время Стеша молча вслушивалась в отзвуки разворачивающихся событий и вновь напомнила о себе лишь когда вокруг меня вновь воцарилась тишина. Мне же, к своему вящем стыду, от волнения не удавалось вымолвить ни одного членораздельного слова, и я была только рада, что у Стеши оказались стальные нервы, даже в таких жутких обстоятельствах позволяющие ей сохранять относительное хладнокровие.

–Чё у вас там за сабантуй? – как бы невзначай поинтересовалась она, – тортиками балуетесь… Праздник, что ли, какой?

–Семейный ужин, – я имела полное право вообще не отчитываться перед Стешей, но всё равно зачем-то выкладывала правду и, как следствие, чувствовала себя при этом исключительно глупо. Я добровольно уступила ей инициативу в разговоре и главным образом выступала в роли пассивного слушателя. Неудивительно, что в представлении Стеши я до сих пор осталась такой же бесхребетной размазней с зашкаливающим уровнем эгоцентризма, и во мне внезапно заклокотала злость на собственную слабохарактерность. Естественно, Стеша просто не могла не заметить моего шумного, участившегося дыхания, и закономерно истолковала его в качестве красноречивого симптома обуявшего меня волнения. Для меня было унизительным и неприятным открыто демонстрировать свою запредельную взвинченность, но вероятно я чересчур долго жила практически на грани, и у погруженного в постоянный стресс организм безнадежно исчерпалась большая часть внутренних резервов.