И октября 1992 года, Ростов-на-Дону. После шести месяцев тягостного судебного разбирательства, во время которого отвращение часто заглушало ужас, уголовное отделение областного суда вынесло, наконец, приговор по делу Андрея Чикатило, пятидесяти шести лет, обвиненного в совершении за двенадцатилетний период пятидесяти трех особо жестоких убийств, сопровождавшихся актами садизма, некрофилии и каннибализма; Жертвы: дети и подростки, как мальчики, так и девочки, а также женщины.

Начиная с 15 апреля того же года Ростов, город на юге России, обычно мирный и спокойный, привлек внимание значительной части населения бывшего Советского Союза и многих людей за рубежом. Не только российское телевидение, но и CNN и иные западные информационные каналы регулярно передавали через спутниковую связь репортажи из зала суда.

Иностранные съемочные группы, записывающие на улицах комментарии своих хроникеров, в Москве давно примелькавшиеся, стали привычными и здесь. За время процесса Ростов перестал ощущать дефицит общения со столичными средствами массовой информации. И даже куда-то исчез вечно недовольный, видимо, тоскующий по прежнему режиму, поборник законности, который ранее донимал журналистов вопросом:

– У нас есть разрешение снимать?

В плохо проветренный с никудышной акустикой зал заседаний на сто мест набились газетчики, фотографы, операторы, родственники потерпевших, сотрудники милиции, врачи (во время процесса случилось немало обмороков) и любопытные, по большей части студенты расположенного поблизости института. На чтение приговора объемом в триста пятьдесят страниц ушло ни много ни мало два дня. И более двух часов зачитывали список жертв, перечисляли обстоятельства убийств. Заключенный в железной клетке, подсудимый чем-то напоминает Ганнибала Лектора из «Молчания ягнят». Однако сходство ограничилось лишь наличием клетки. Чикатило не обладал сардоническим достоинством, каким наделил своего Томаса Харриса режиссер Энтони Хопкинс. Высокий, тощий, нескладный, с изуродованным ненавистью лицом, он размахивал руками, кривлялся и выкрикивал, обращаясь ко всем без разбора и перемежая ругательства с бессвязными фразами:

– Это не я!.. Я не крал линолеум!.. Я признался под пыткой!.. Меня накачали наркотиками… Да здравствует свободная Украина!

Но глаза, скрытые за стеклами очков для близоруких в толстой пластмассовой оправе, смотрели безразлично и невыразительно, словно он сам не верил в то, что говорил. Впрочем, большую часть времени подсудимый вполне адекватно отвечал на вопросы, которые ему задавали, а когда принимался рассуждать, то вполне логично.

С самого начала процесса демонстрация безумия была для него единственным способом защиты. Психиатры признали его ответственным за совершенные им действия, но сомнения, естественно, оставались. Дело не только в том, что экспертизы проводились сотрудниками знаменитого Института общей и судебной психиатрии имени Сербского, известного главным образом тем, что в брежневские времена там объявляли сумасшедшими диссидентов. В разговорах и комментариях то и дело возникал вопрос: как поверить в то, что человек, способный совершить хоть одно из тех преступлений, от которых стыла кровь в жилах присутствовавших в зале, психически здоров?

Однако все были убеждены, что его безумие, если допустить наличие такового, не имело никакого отношения к той комедии которую он разыгрывал. В какой-то момент он начал притворяться, будто не понимает по-русски, не знает языка, на котором говорил с детства и даже когда-то его преподавал. Он изъяснялся на смешанном русско-украинском наречии и требовал присутствия переводчика. Он также потребовал, чтобы его защищал адвокат, принадлежащий к РУХу, украинскому националистическому движению. Чикатило в самом деле был украинцем. До распада СССР ото не имело ровно никакого значения: у каждого была национальность (русский, белорус, латыш, еврей, армянин, таджик и так далее), но советское гражданство преобладало над всем остальным, и повсюду, кроме разве что самых отдаленных уголков страны, говорили по-русски. Теперь все изменилось: население новых независимых республик еще не рассматривалось как иностранное в полном смысле слова, и свободное передвижение было гарантировано, но незамедлительно возникли некоторые проявления антагонизма.

Чего добивался Чикатило, заявляя о своем украинском происхождении? Хотел ли он завоевать симпатии соотечественников? Конечно нет. Кто, далее в самых экстремистских кругах украинских националистов, захотел бы связываться с подобным человеком? Впрочем, нет полной уверенности в том, что он действительно пытался прикрыть свои преступления национальной борьбой, в которой никогда не участвовал.

Чикатило изображал перед судом и сексуального маньяка. Вдруг потребовал заменить секретаршу суда:

– Ее декольте меня возбуждает. Я чувствую влечение. – И немедленно спустил штаны.

Председатель суда, судья Леонид Акубьянов, вынужден был вывести его из зала.

На следующий день секретарша явилась застегнутая до самого подбородка, несмотря на жару (40 °C в тени). Это ничего не изменило: Чикатило еще много раз спускал штаны, причем умудрялся снимать их даже со связанными за спиной руками. Естественно, его снова вывели из зала.

В другой раз он закричал:

– Я больше ничего не скажу, я чувствую, что груди у меня набухают. Я вот-вот должен родить!

При таких обстоятельствах нет ничего удивительного в том, что судья Акубьянов с облегчением закрыл заседание. Он пристально посмотрел на заключенного, сидевшего в своей клетке, и произнес:

– Чикатило Андрей Романович, решением суда вы признаны виновным в совершении пятидесяти двух убийств и приговариваетесь к смерти через расстрел. Вы располагаете недельным сроком для того, чтобы подать кассационную жалобу.

Эти слова были встречены громкими криками «ура!». Студенты расположенного по соседству института забирались с ногами на скамьи, чтобы получше разглядеть, как Чикатило закатит новую истерику.

– Для этого чудовища одной пули[1] мало! – крикнул кто-то. – Надо бы всадить в него пятьдесят две, по одной за каждую жертву!

В действительности он не был признан виновным в совершении одного из убийств за отсутствием улик. Была установлена его виновность в смерти двадцати одного мальчика, четырнадцати девочек и семнадцати женщин. Зато суд отверг версию помешательства, отметив, что обвиняемый адекватно реагировал па происходящее, а его метод защиты был точным и продуманным.

После того как был произнесен приговор и охранники увели Чикатило, судья устроил пресс- конференцию с целью извлечь урок из этого процесса. В частности, он снова вернулся к мысли, которой дорожил и которую уже не раз высказывал:

– Чикатило вовсе не преступник мирового значения, напротив, это незначительное и жалкое создание.

Через несколько дней, 21 ноября, Юрий Антонян, юрист, специализирующийся на серийных убийствах и автор труда на эту тему, даст интервью газете «Правда», в котором также назовет Чикатило «жалким неудачником» и воспользуется для определения английским словом looser.

Но судья так продолжал свою речь:

– Исключительный характер этому делу придает лишь число жертв убийцы и его очень долгая «преступная карьера». Собственно говоря, следственным органам, которые в течение двенадцати лет многократно привлекали Чикатило к ответственности, чтобы вскоре после по го отпустить, следовало бы вынести нории. mu 11 некомпетентность и халатность…

По залу пробежал одобрительный ропот. Милицию (это советский, ныне российский, эквивалент нашей полиции) в прессе ругали. Она не только позволила Чикатило продолжить свою преступную деятельность, хотя он пребывал в ее руках еще в начале своего кровавого пути допустила, чтобы вместо него был казнен невиновный.