Вернувшись в спальню, достаю несколько таблеток «Гидрокодона»[3] из моих запасов и смотрю на часы. Пять сорок шесть утра. Я спала семь часов, самый длинный период непрерывного сна за многие месяцы.

Одевание в спортивные штаны и легкую футболку сопровождается вихрем искр и потрескиваний. Еще одна неожиданная черта станции – из-за сухой атмосферы статическое электричество ударяет по-другому. Вчера Дрю показал мне полоски алюминиевой ленты на всех столах, ведущие к радиаторам или другим заземленным частям здания, которые используются, чтобы «разрядить» себя, прежде чем прикасаться к компьютерам или другому чувствительному оборудованию. Он продемонстрировал, как проводить локтем по стене, рассеивая накапливающееся электричество – это менее болезненно, чем позволить ему выходить через кончик пальца.

В столовой я удивлена, что не первая пришла к завтраку. Алекс сидит в одиночестве, согнувшись над книгой. Я наливаю кофе, молясь, что смогу удержать его в себе. Стоило бы пить только воду, но мне нужно, чтобы кофеин приободрил меня и смыл ужасный привкус во рту.

– Что-то хорошее? – я усаживаюсь напротив Алекса, кивая на его книгу.

– Ага. Очень жутко, – он показывает мне обложку, «Темная материя», Мишель Пейвер, а потом закрывает книгу и откидывается назад, не глядя мне в глаза. Есть в нем что-то такое, что я никак не могу определить. Напряжение в его позе. Какая-то настороженность. Я замечаю, что его правая нога подергивается, пока он проглатывает остатки своего тоста.

– Так как ты себя чувствуешь? – спрашивает он наконец, нетерпеливым жестом убирая волосы с лица. Это очень вежливый вопрос, но его тон намекает, что он спрашивает просто из вежливости.

– Как зомби, – морщусь я.

Тень мелькает на лице полевого ассистента. Он моргает, глядя на меня, потом отводит глаза.

– Просто высотная болезнь разыгралась, – поспешно добавляю я. – Ничего серьезного.

– Ну, ты в хороших руках, не так ли? Ты же доктор, – он напряженно улыбается, поднимаясь, как будто ему не терпится уйти. – Мне пора. Неполадка с душевыми. Мне надо бы помочь Каро их отремонтировать, пока не получил по шее.

Я понуро попиваю кофе, пока Алекс загружает свою тарелку и приборы в промышленную посудомойку – по утрам мы сами разбираемся с посудой, Дрю объяснил мне это вчера, в другое время мы убираем по очереди. Я наблюдаю, как он покидает столовую, и не могу отогнать ощущение, что его раздражает мое присутствие. Но почему? Наверняка я не сделала ничего, чтобы обидеть его?

– Ты, должно быть, Кейт.

Я поворачиваюсь к высокому, хорошо сложенному мужчине. В отличие от Алекса он вроде бы искренне рад видеть меня – на его лице расцветает приветливая улыбка.

– Меня зовут Арне. Жаль, что не смогли познакомиться вчера. Проблема с катом, у меня ушли почти весь день и вечер на его починку.

– С катом? – хмурюсь я, поднимаясь, чтобы пожать ему руку. Я надеюсь, что он не почувствовал дрожь изнеможения в моей.

– Короткое название «Катерпиллара», – улыбается он. – Это трактор, который мы используем, чтобы собирать снег для растопки на питьевую воду. – В его английском слышатся нотки скандинавского акцента.

– А-а. Очень важная вещь, в таком случае.

– Не то слово.

Я рассматриваю его, пока он добывает себе завтрак. Около тридцати, прикидываю я. Короткие темные волосы, седеющие на висках, но со светлым хохолком впереди. Это наиболее отличительная его черта, в остальном он, как могла бы описать моя мать с долей пренебрежения, выглядит «приятно».

– Значит, ты работаешь с транспортом? – спрашиваю я, когда он возвращается с мюсли и стаканом консервированного апельсинового сока.

– Я автомеханик на станции. Плюс помогаю с другими вещами. В общем, со всем, у чего есть двигатель. – Он указывает на мою одинокую чашку кофе. – Это весь твой завтрак?

– Меня тошнит от высотной болезни. Пройдет.

– Это хуже всего, – говорит он, принимаясь за еду. – Парня, с которым я приехал, пришлось увозить на неделю, так плохо ему стало. Церебральная…

– Церебральная эдема[4]?

– Ага, именно. Ему совсем поплохело. К счастью, он оклемался, когда его отвезли обратно в Крайстчерч.

– А ты откуда? – Я пытаюсь вспомнить список зимовщиков, который мне выдали в Женеве. – Извини, что не знаю, я все еще не пришла в себя после прибытия.

– Исландия.

– Интересно, – отвечаю я, мысленно пиная себя за банальность. – Как долго ты уже здесь?

– Несколько месяцев. – Он отпивает сок. – Но я уже был на льду. В Мак-Мердо.

– Центральная станция, как я слышала.

Полярная станция США, самая большая на континенте, известная своей культурой пьянства. С более чем тысячью сотрудников летом, она больше похожа на маленький город, оборудованный банкоматами и боулингом. Даже, видимо, списанным ядерным реактором.

Арне улыбается, но не комментирует. У меня есть подозрение, что он развлекает меня, новенькую, а эта роль мне не по душе.

– То есть ты отлично разбираешься в веревках, – отваживаюсь я после полуминутного неловкого молчания.

– Да, – вздыхает он. – Буквально.

– В каком смысле?

– Ты уже была снаружи? – его взгляд устремляется к яркому свету, струящемуся сквозь окна.

– Только по дороге от самолета к станции.

– Ты заметила веревки вокруг здания?

Я качаю головой. Я была слишком занята тем, чтобы не отставать от Дрю и не замерзнуть насмерть.

– Так вот, они помогают не потеряться в плохую погоду или, например, если уронишь фонарик в темноте, можешь использовать их, чтобы вернуться назад на базу. Таким образом ты не уйдешь в неправильном направлении.

– Полагаю, это добром бы не кончилось.

– Ты же доктор. Вот ты мне и скажи, как долго можно протянуть в минус шестьдесят по Цельсию.

– Недолго, – признаю я, размышляя, сколько именно времени будет у человека. Десять минут? Двадцать? Об этом лучше не думать.

– В любом случае, такого не произойдет. – Арне встает, и я снова замечаю, насколько он высокий. Как минимум метр восемьдесят, может, чуть выше. Но, в отличие от Люка, он с легкостью держится при таком росте, абсолютно уверенный в своем теле. – Просто не забывай об обычных предосторожностях, и все будет нормально.

– Как Жан-Люк Бернас? – выпаливаю я. – Что именно с ним случилось?

Арне замирает. Я ожидаю, что он сядет и расскажет мне, но напряжение разливается по его лицу, и он приобретает вид человека, желающего закончить разговор.

– Это был просто несчастный случай.

Секунду спустя его уже нет.

Я иду обратно к своей комнате, периодически останавливаясь, чтобы изучить фотографии, вывешенные на стенах главного коридора. Среди них обрамленное фото деревянной хижины Шеклтона, с ее старой плитой и уставленными древними банками консервов полками. Дальше несколько снимков людей на льду, одетых в стандартный для АСН красный.

Я задерживаюсь, изучая те снимки, что были сделаны летом, когда можно выйти наружу с неприкрытым лицом. Замечаю Дрю и Каро. Арк показывает поднятые большие пальцы камере, кристаллы льда блестят в его растрепанной бороде.

Рядом висит фото двух мужчин, улыбающихся фотографу, отсвет их красных курток придает обнаженным лицам здоровое свечение. Один из них Алекс. Он выглядит по-другому. Радостный, беззаботный, и даже каким-то образом моложе, как будто последующие месяцы состарили его. Именно это меня поразило сегодня утром, понимаю я, неопределимый налет… горя.

Возле него, закинув руку ему на плечо, красивый мужчина постарше, лет сорока. Короткие седые волосы. Загорелое лицо и широкая улыбка, его глаза сощурены будто от смеха.

Внизу синей шариковой ручкой нацарапаны буквы. Я присматриваюсь к ним.

RIP[5].

Покойся с миром. Это, должно быть, Жан-Люк Бернас. Мой предшественник.