Жилой массив вплотную прилегал к кромке леса, за выстроенной дядей Стивеном стеной располагалось унылое пространство асфальта и пожухлой травы. Это и были Трущобы. Только недавно он понял, что новенькие дома звались Трущобами потому, что в них жили Нищеброды. А то, что вокруг, называлось Зоной отдыха. Знаете, «Галерея отдыха и развлечений». Надпись на двери мрачных приморских заведений, внутри которых царят невыносимый треск и адский звон, где старики с остекленевшими глазами суют монетки в мигающие автоматы, нажимают на кнопки и дергают за рычаги; это что угодно, но не отдых. Долг, убежище, отсыревшие ковры и жухлая трава. Ему самому хотелось оставаться на этой стороне стены, в лесу, купленном дядюшкой Стивеном, который лишил его имени.

Что-то с силой шлепнуло его по голове. Холодный и влажный кусок земли с травой.

– Идиот, – сказала Тамара. Ее лицо залилось краской от возбуждения, глаза горели. – Неописуемый кретин! Стоишь тут и пялишься в пространство. Стишок, небось, сочиняешь про журчание ручейка и лесных сильфид.

– В этом гребаном лесу их до фига, сильфид этих. – Томас с гадливым, еле сдерживаемым остервенением одергивал свой прикид.

– Было, пока Треско не перефигачил их из ружья, – сказала Тамара и поскакала прочь, поднимая юбки и яростно подпрыгивая. – Ой, я потянула лодыжку. Нет-нет, у меня все хорошо. Сегодня не тот день, чтобы тянуть лодыжку.

– Во тупая! – воскликнул Треско. – Даже не знает, кто такие сильфиды. Богом клянусь, эта дура считает, что это нечто вроде сорок или соек. Это, блин, мифологические животные! – заорал он ей вслед. – А то еще попросишь у нашей миссис Задницы «пирог с сильфидами», с тебя станется. Ладно, пошли дело делать.

Выражение лица Томаса стало злым и напряженным. Он побежал за сестрой. Белые чулки с него сползали; кипенно-белая сорочка и светло-голубой бархатный жакет были заляпаны грязью после того, как двадцать минут назад Тамара толкнула его в канаву.

– Начали! – тихо, со значением, точно подначивая себя, объявил Треско. – Начали. Начали. Сперва они, а потом бац – сюрприз. Да?

Джош промолчал, но Треско, кажется, заметил, что кузен не в курсе происходящего.

– Сегодня – игры и развлечения. Эта тебе понравится, Джош. Она называется «Поймай нищеброда». Смотри. Будет весело.

Вокруг никого не было, лишь метрах в полутораста от них меж деревьев мелькали заляпанные бело-синие одежды Тамары и Томаса; но тут Треско бросился прятаться за ствол дуба, точно заправский морской пехотинец, а потом, пригибаясь, побежал к следующему. Достав из кармана вязаную шапочку, он напялил ее на копну своих светлых волос. Казалось, он прячется от снайпера. Так они с Джошем передвигались от дерева до дерева. Тамара и Томас уже добрались до Стены. Там, на площадке, играют дети? Похоже на то. Нищеброды. Тамара и Томас замерли, посмотрели друг на друга, и Тамара мило улыбнулась Томасу, приподняв юбки обеими руками. Томас скривился, но потом, сделав над собой усилие, выдавил ответную улыбку – правда, на пару секунд. Как уговорились. Тамара начала. Изящно подпрыгнула, еще раз, потом крутнулась, потом поклонилась. Томас что-то буркнул – должно быть: «Может, ну его на фиг?» Затем, сдавшись, тоже подпрыгнул, и еще раз, и крутнулся, и поклонился.

Треско и Джош добрались до кромки леса. Дети из Трущоб их не видели, лишь Томаса и Тамару, церемонно танцевавших в бальном платье и «фаунтлеройчиках». Тут до Джоша дошло, что эта часть леса совсем близко к Яме. Томас и Тамара синхронно поклонились, подхватили друг друга под локоток и закружились; Тамара подняла правую руку над головой и повертела, точно размахивая великолепным бубном, украшенным множеством ленточек. Дети, сидевшие на качелях и на горке, перестали играть – если вообще играли. Они заметили, как детишки из большого дома страдают фигней. Кто бы не взбесился от такого зрелища: богатые детишки, разодетые одна как на свадьбу, второй вообще в оборочках и коротких штанишках, дрыгаются как дебилы. Тамара поднимала лодыжки, изящно взмахивая ножкой, а Томас задирал колени чуть ли не до кипенно-белой манишки своей рубашки в оборочках. Нищеброды их заметили. И наблюдали за ними.

Рука Блоссом с перстнем, украшенным рубином размером с зернышко гранатового плода, потянулась через стол, крутя подставку для визиток, точно жила собственной жизнью. Блоссом посмотрела на бывшую золовку открытым, искренним и счастливым взглядом.

– Что скажешь, – спросила она, – если мы таки возьмем Джоша под, гм, более постоянный присмотр? Ты что-нибудь знаешь об Апфорде? Школе, где учится Треско? – Должно быть, Кэтрин как-то выдала себя: отстранилась, или взгляд стал затуманенным – потому что Блоссом тут же с легким упреком пояснила: – Я думаю исключительно о благополучии Джоша.

– А как насчет каникул? – беспечным тоном поинтересовалась Кэтрин.

– Разумеется, платить за учебу будем мы, – заверила Блоссом.

– Вы так добры, правда-правда. Я это понимаю. Мне нужно время, чтобы подумать.

– Не затягивай с этим, – посоветовала Блоссом и вернулась к столу. – Столько времени впустую тратишь на эти письма, три четверти, – просто «спасибо», но деваться некуда.

Минут пять Блоссом писала не отвлекаясь. Кэтрин почувствовала, как горят ее щеки. Блоссом думала о том, как будет лучше ее сыну. А она сама – только о своих собственных интересах. Скоро Блоссом подняла голову и, точно удивляясь, что она еще тут, сказала:

– Чудная какая погода – а я, эгоистка такая, держу тебя взаперти.

– Пойду почитаю… – безнадежно вздохнула Кэтрин, думая о водке.

Нищебродов на площадке оказалось семеро. У них тоже были каникулы. Три девочки и четверо мальчишек, один совсем маленький. Они были одеты… ну, во что обычно одеваются нищеброды. Нет, не в спортивные костюмы – в джинсы и футболки с какими-то надписями. На одном была тренировочная куртка, красная с полосками, словно он собирался делать зарядку. На другом – кремовые хлопчатобумажные брюки и голубая рубашка поло. То есть примерно то же самое, что и на Джоше. В этом и заключалось самое смешное – дети из деревни, одетые так же, как Джош, считали его «богатеньким» и хотели одеваться так же, как он.

Ребята устроились на карусели метрах в полутораста от незваных гостей. Один покачивался на качелях. Все они увлеченно болтали. Кто-то лающе засмеялся. Тамара и Томас прыгали туда-сюда, но их не замечали. Нищебродов не привлекали ни бальное платье, ни короткие бархатные штаны, ни пасторальная сценка. А может, они и заметили своих богатеньких соседей, но не придали их визиту значения. Вот это уже было недопустимым.

– Что за дела?! – возмутился Треско, сидя на корточках за дубом. – Вы что, не можете поддать жару? Давайте, живей, тра-ля-ля.

– И так, блин, стараюсь! – ответила Тамара уголком рта.

Наконец нищеброды устремили взгляды на Тамару и Томаса, прыгающих и нарезающих в танце круги друг вокруг друга, и, замерев, стали посматривать на то, что творится в кромке леса. Но вскоре, видимо, решили, что шикарные богатенькие детки не стоят их внимания. А может, просто не оценили зрелища за Стеной – настолько оно было далеким от площадки, джинсов, тренировочных брюк и двухквартирных домов из желтого кирпича.

– Не сработало, – проворчал Треско. – Надо было взять ружье.

– Ничего себе! – Тамара совсем выбилась из сил и запыхалась.

– У меня есть идея! – заявил Треско. – Они ведь не видели Джоша, так?

– Я не хочу, – сказал тот. – Что я могу заставить их сделать? Я же не надену бархатные штаны или что там?

Треско схватил свою ветку – почти метровую дубину – и сильно толкнул Джоша. Он попятился, но тут же выпрямился, чтобы не свалиться в грязь.

– Давай! – сказал Треско. – Помаши им или сделай что-нибудь в этом духе. Никто же не ожидает от тебя чего-то весьма захватывающего.

Тамара и Томас расхохотались. Джош почувствовал, что вот-вот расплачется: он и забыл, что после издевательств над ним они начинают говорить гадости про маму.