Я знала, что если бы здесь была Даффи, она бы сказала: «Не раздастся звон вечерний».[32] Конкретно эта курица проживет хотя бы до завтра.

Это моя первая спасенная жизнь.

Есть ли жизнь после смерти для цыплят? – задумалась я. С перспективой топора, ощипывания, кипящей кастрюли, жара духовки и голодного щелканья наших зубов за воскресным столом – маловероятно.

И все же… и все же, несмотря на это, возможно, и правда есть награда в виде райского курятника где-то за ярко-синим небом.

– Я пришла без денег, – сказала я. – Но заплачу, как только смогу.

– Не из здешних мест, верно? – спросила женщина, идя ко мне.

– Нет, но не издалека, – ответила я, неопределенно взмахнув рукой в сторону севера.

– Я тебя раньше не видела? – поинтересовалась она, приблизившись и всматриваясь в мое лицо.

Именно в этот момент меня осенила блестящая мысль: скажи правду. Да, точно: скажи правду. Что я потеряю?

– Может, и видели, – ответила я. – Меня зовут Флавия де Люс.

– Точно, – сказала она. – Мне следовало догадаться. Голубые глаза и…

Она остановилась на полуслове, будто влетела в каменную стену.

– Да?

– Когда-то мы поставляли птицу в Букшоу, – медленно произнесла она, – для миссис Мюллет. Полагаю, ее давно уж нет с нами?

– Нет, – ответила я, – она работает у нас, – и быстро добавила: – К счастью.

– Но это было много лет назад, – произнесла женщина. – Много лет назад. До того как… Но скажи мне, что привело тебя в Незер-Уолси?

– Я ищу женщину по имени Нетти. Не знаю ее фамилии, но она…

– Сестра Пэтси Пикери.

Пэтси? Пэтси – это имя мисс Пикери?

Я поднесла руку ко рту, чтобы скрыть ухмылку.

– Да, – сказала я. – Она самая. Сестра мисс Пикери.

Мне нравилось, как звучит это имя, как оно перекатывается у меня во рту хромающим ритмом: «Се-стра Пэтси Пи-ке-ри».

– Уехала, – ответила женщина. – Взяла детишек и уехала. Жила прямо через дорогу, рядом с бензоколонкой, пока Рори не начал избивать ее слишком часто, и тогда она забрала детей и… А что ты от нее хотела?

– Задать ей вопрос.

– Может, я смогу ответить?

– Это насчет Богмор-холла, – сказала я и увидела, как лицо женщины начало меняться еще до того, как я договорила.

– Держись подальше от Богмор-холла, – предостерегла она. – Это место не для таких, как ты.

Таких, как я? Что она имела в виду?

– Мне надо кое-что обсудить с мистером Ридли-Смитом, членом городского магистрата.

– Ты попала в переделку, не так ли? – спросила она, прикрывая один глаз, как моряк Попай.[33]

– Нет, не совсем.

– Ладно, в любом случае не суйся туда. Дела там неладные, если тебя интересует мое мнение. – Ее палец почти на автомате поднялся к виску.

– Вы имеете в виду Ридли-Скоттов? Крокодила? Человека из стекла?

Женщина фыркнула.

– Из стекла, какой вздор! – сказала она. – Послушай меня. Есть вещи похуже стекла и крокодилов. Держись подальше от этого места.

Она взмахнула рукой куда-то в сторону юго-запада.

– Хорошо, – ответила я. – Спасибо.

Когда я повернулась и пошла обратно в магазин, она двинулась следом за мной.

– Я приду за курицей, как только смогу, – сказала я ей через плечо.

Я уже вышла на улицу и усаживалась на «Глэдис», когда эта женщина торопливо вышла из лавки с деревянной клеткой в руках. Внутри коричневая курица вертела шеей во всех направлениях и яростно сверкала желтыми глазами, глядя на этот широкий и неожиданный мир.

– Ее зовут Эсмеральда, – сказала женщина, торопливо пристегивая клетку к багажнику «Глэдис».

– Насчет денег… – начала я.

Но не успела я договорить, как она метнулась обратно в лавку и захлопнула дверь.

К югу от Незер-Уолси дорога начинает постепенно спускаться под горку. К западу еще одна дорога круто поднимается к высокому горному хребту, нависающему над деревней, словно темная бровь. Там вполне могла быть старая крепость.

Именно это направление указала женщина, предостерегая меня от Богмор-холла. Вряд ли он находится далеко.

Я повернула на запад.

Ведущая вверх дорога становилась все круче и круче и через некоторое время превратилась фактически в каменную тропинку. Даже на первой передаче «Глэдис» опасно раскачивалась. Я спешилась и медленно покатила ее вверх по крутому склону.

Когда я выбралась из глубокой расщелины на плато, не осталось сомнений в том, что готическое возвышение впереди – это Богмор-холл. Безумное сочетание острых фронтонов заставляло его выглядеть связкой древних копий, небрежно поставленных остриями вверх на подставку для зонтов.

Отрезанный от остального мира, дом стоял посреди моря дикой травы, из которой выступали поросшие мхом обломки камня – должно быть, когда-то это были херувимы, нимфы на урнах и фонтанах. Из земли торчала пухлая белая ручка, и казалось, будто младенец пытается выбраться из могилы.

Окна без занавесок слепо уставились на меня, и мне в голову прокралась мысль, что за мной наблюдает не только стекло. Крыльцом служил обветренный кусок камня, как будто в прошлом столетии начались ремонтные работы, которые затем почему-то прекратились.

Довольно чудное место для проживания члена городского магистрата, как мне кажется.

Я прислонила «Глэдис» к полуразрушенным перилам и позвонила в ржавый дверной звонок. Хотя я не слышала звук, но знала, что где-то в глубинах дома должен зазвонить колокольчик.

Конечно же, никто не ответил.

Я позвонила еще раз… второй… третий.

Даже прижавшись ухом к двери, я не могла ничего расслышать. Тем не менее неуютное чувство, будто за мной наблюдают, не проходило.

Повернувшись спиной к дому, я прогулочным шагом вышла на то, что когда-то было парадной лужайкой, а теперь превратилось в комковатую землю, покрытую прошлогодними растениями. Я приложила раскрытую ладонь ко лбу и притворилась, что рассматриваю вид, который с этой возвышенности выглядел действительно впечатляюще.

Потом я неожиданно резко повернулась.

На верхнем этаже от окна отдернулось белое лицо.

Я снова дернула за звонок, на этот раз еще более настойчиво. Но, как и прежде, дом продолжал хранить молчание.

Я подергала дверь, но она была заперта.

Поскольку в этом месте меня не было видно изнутри дома, я прижалась к стене и начала медленно двигаться, шаг за шагом, вокруг дома в сторону кухонной двери, где, как однажды уверила меня миссис Мюллет, «под ковриком всегда лежит ключ».

Она ошибалась. Ключ был не под ковриком, а под треснувшим цветочным горшком меньше чем в двух футах от порога.

Никогда я так не радовалась тому, что Доггер обучил меня искусству отпирать замки.

Это оказалась не обычная домашняя отмычка, а разновидность патентованного «йеля». Кто бы ни установил этот замок, он хотел, чтобы никто не мог попасть внутрь.

Странно, что ключ оставили так удобно под рукой под треснувшим цветочным горшком.

Я тихо сунула острые зубцы ключа в замок, повернула и проскользнула в дом.

Кухня представляла собой мрачную коробку, освещаемую холодным светом из одинокого окна высоко в стене. Из-за серой плитки на полу это место выглядело тюрьмой. Потухшая плита не давала ни тепла, ни уюта.

Широкая дверь, предназначенная, видимо, для того, чтобы выкатывать тележки с едой для старинных пиров – с головами медведей и тому подобным, вела в короткий коридор, а потом налево в комнату для завтраков, в которой были частично сервированы два места – с ножами, вилками, ложками и подставками для яиц. Кто-то готовился к завтрашнему дню, подумала я.

Я молча прошла по полутемному вестибюлю: треснувшие плитки, мрачные портреты угрюмых пожилых людей в судейских париках и слабый копченый запах. Высокие часы нервирующе тикали, как будто отсчитывая секунды до казни. Возможно, моей собственной.