20
- Подожди, - прошептала Маруша. - Я не пойму. Внешний облик птиц совсем не похож на строчки, которые они читают.
- Верно, - кивнул кот. - Ты когда-нибудь слышала о птицах-поэтах? Ведь нет? Если певцы из них преотличнейшие, то стихотворцы весьма... В общем, птицы заточены для стихов, как коты для затяжных заплывов. Даже безумцы не могут сочинить ни строчки, однако они слышат голоса поэтов, что умерли, но не досказали когда-то начатое.
- Тогда почему слава достается не поэтам, а птицам?
- Помнишь вороненка? Его выкинули за плагиат. Чтобы не оказаться на его месте, птицам приходится накладывать на услышанный размер свои собственные слова. Бывает, что в процессе размер искажается и появляется что-то свое. Но суть, заложенная мертвыми поэтами, теряется безвозвратно. Сохраняется разве что настрой.
- Котик, - хитро прищурилась Маруша. - Как насчет тоста в мою честь?
Призрачный кот поперхнулся и замолк. Не дождавшаяся теплых слов Маруша попробовала сжать лапой воображаемый бокал. Отчасти ей это удалось. Отчасти, так как то, что казалось бокалом, трепыхалось и недовольно попискивало.
За разговором, из которого все равно ничего не прояснилось, птичка не заметила, как на сцене опять кто-то появился. Существо это обладало человеческим лицом, двумя огромными бычьими рогами, ослиными ушами, пышной львиной гривой, женской грудью и крыльями летучей мыши. Диковинная птица была не слишком велика, но ненависти в ней чувствовалось на дюжину тарантулов. Она медленно вползла в круг на двух толстых коротких лапах, вооруженных пятью когтями. В довершении ко всему один хвост у нее был неотличим от змеиного, а другой - от скорпионьего. Нижнюю часть тела покрывала мутно-бронзовая чешуя, верхнюю - шерсть, свалявшаяся неприятными комками.
- Гарпия де Фагуа фон Хигле, - отрывисто объявил ведущий и, поймав злобный взгляд новоприбывшей, торопливо добавил. - Не путать с Гарпией Древнегреческой.
Первую строчку каждой части Гарпия читала каким-то неестественным, бесстрастным голосочком. Далее следовал яростный напор безудержных эмоций, а две последние строчки ложились тихим успокаивающим одеялом. И все повторялось.
День придет, а вместе с ним...
Сухая колкая пыль,
Обиды жаркая быль,
И сто скворечников в ряд,
Да из рогатки снаряд,
А рядом иглы кустов,
Обломки черных мостов,
А в луже нефти развод,
И на двери новый код.
Недели строятся в взвод
И так опять круглый год.
А за днем настанет ночь...
Запорошивши глаза,
Слезы соленой роса,
Да церкви старой погост,
Полуобгрызенный хвост.
По борозде понесло
Оторванное крыло,
Из-под опущенных век
За нами зрит человек,
А месяц пал в устье рек
И так опять целый век.
А за ночью ходит смерть...
Сверкнет луною коса,
Зажмурятся небеса,
Воткнется в глаз острый нож,
Промолвят боги - Ну, что ж...
Твой бастион снова взят,
Вершится скорбный обряд.
Лишенный права сказать
И снова вставить глаза
Донизу рви тормоза,
Чтоб обернуться назад.
Ведь сам себе ты пилот,
Без остановки вперед
Ведущий свой самолет
Сквозь бесконечный полет...
- Что-то зна-акомый ра-азмерчик, - ухмыльнулся распорядитель. - После кого носим?
- Это перепевка! - запротестовала Гарпия.
- Принято, - кивнул распорядитель, не упуская из виду бьющий по полу скорпионий хвост.
- В этих стихах я не вижу никакого смысла, - пожаловалась Маруша призрачному коту.
- Голоса мертвых поэтов звучат, чтобы в их строчках ты отыскала себя. Ведь все осмысленное в нас - не более чем яичная скорлупа, скрепляющее нечто мятущееся и неопределенное. Разбей скорлупу, и оно растечется бесформенной противной слизью, - в голосе кота плескалась тревожная обида. - Но ты-то знаешь, что из слизи могла родиться птица. Неумелые руки грубо и не вовремя разбивают чужую скорлупу, а потом, брезгливо отворачиваясь от кляксы, не преминут заметить, что ничего другого и не ожидали увидеть.
- Эй, да ты не котик, а сорока на базаре. Трещишь без умолку. Я ведь спросила, что если хочется увидеть именно смысл?
- Для того чтобы его увидеть, просто взгляни на луну, на облака, на деревья, на стаю волков, бегущую по ночному лесу, на медведя, подбирающегося к дуплу, где спрятан мед, на белый след самолета, даже на того, кто стоит рядом и смотрит в ту же сторону, что и ты. Если и тогда не увидишь никакого смысла, значит, твои глаза еще не раскрылись, чтобы видеть.
21
- Тишшшше, - зашипели на парочку со всех сторон, и кот смущенно смолк.
- Объяви меня, дорогуша, - в центр выпорхнула Ракшаса, выставившая напоказ свою порочную красоту. - Нет, не надо, - воскликнула она через секунду. Пускай сегодня я останусь для всех прекрасной незнакомкой.
Ведущий только кашлянул и отступил в общий ряд.
Крошка, крошка, дай любви!
Чувства нежные свои!
Ты отдай ему все тело,
Если тело надоело!..
- Все! - резко прервал распорядитель, выкинув вперед крыло с растопыренными перьями. - Что-то ты мне ва-араненка на-апомнила. То ли па-а стилю. То ли па-а манерам. То ли па-атому, что это мы уже слышали.
- У меня совсем другое! - возмутилась Ракшаса. - Он легенды народные, а я...
- А ты песни народные, - кашлянул Пятнистый Лунь, - вот и отправляйся-ка ты к народу! - и мощнейшим пинком Ракшаса была выброшена на свободу.
- Па-а труду и на-аграда, - раскланялся распорядитель. - Пусть па-аизгаляется в другом месте. На-арод это любит.
В центр выпрыгнули две утки с красно-зеленым оперением, прижавшиеся друг к другу боками. От обычных уток их отличало отсутствие одной ноги, одного крыла и одного глаза. Неудивительно, что они не могли существовать друг без друга.
- Наши па-астаянные гости, семья Бии Няо, - представил ведущий неразлучную пару. - Ка-ак абычно, любовная лирика на-а два голоса.
Утки слаженно кивнули. А когда начали, то удивительное переплетение не отстающих ни на мгновение друг от друга мужского и женского голосов порождало всепоглощающее чувство горькой печали.
За гранью мира алая заря,
Откуда смотрят миллионы глаз.
В них холод, словно ночи февраля.
И каждый взгляд, как смертоносный газ.
