Литмир - Электронная Библиотека

Хотя они выросли в одном доме, хотя их воспитывала та же самая мать, а учили одни и те же наставники, вряд ли можно было вообразить двух более разных людей, чем Тиберий и Гай. О различии их характеров много писал Плутарх. Там, где Тиберий проявлял «спокойствие и доброту»[65], Гай был «яростен и взвинчен»[66]. Выступая на публике, Тиберий полагался на спокойное сопереживание, в то время как Гай непомерно источал свою харизму.

В последний раз Гай видел старшего брата весной 134 г. до н. э. В свой первый поход в Испанию двадцатилетний юноша отправился с верой в то, что их род находится на пороге своего величия. Старший брат готовился представить Lex Agraria и рывком выдвинуть следующее поколение Гракхов на передний край римской политики. Однако в Испании Гаю пришлось узнать, что все пошло не по плану. Тиберий хоть и провел Lex Agraria, но заплатил за победу своей жизнью.

В 132 г. до н. э. Гай возвратился в Рим. С момента смерти Тиберия не прошло и года, поэтому младший брат не только считал себя главой семьи, но и надеялся возглавить основанное старшим братом политическое движение. Первый шаг к публичному поприщу он сделал несколько месяцев спустя, когда его вызвали в суд защищать друга их семьи. О силе красноречия Гая тут же стали слагать легенды. Он ввел новую форму сценической риторики, став первым римлянином, который во время выступления энергично расхаживал по помосту и срывал с плеча тогу. Даже Цицерон – неутомимый критик Гракхов – признавал, что Гай был искуснейшим оратором своего поколения. «Как же велик был его гений! Как огромна энергия! Как стремительно красноречие! Поэтому все вокруг печалились, что всем этим прекрасным качествам и талантам не сопутствуют ни характер получше, ни более благие намерения»[67]. Гай также приложил руку, чтобы изменить «аристократическую манеру произнесения речей на демократическую, чтобы ораторы обращались к народу, а не к сенату»[68]. Записи той первой великой речи до нас не дошли. Достоверно известно только одно: на фоне выступления Гая «другие ораторы выглядели ничуть не лучше детей»[69]. На тот момент ему было всего лишь двадцать три года.

Годом позже Гай опять прибегнул к своему ораторскому таланту, дабы защитить наследие семьи. Он публично поддержал предложенный Карбоном законопроект, призванный легитимизировать задним числом попытку Тиберия избраться на второй срок. И хотя документ так и не был одобрен, выступления Гая дали понять политической элите, что Тиберий отнюдь не стал единственным Гракхом, с которым им придется считаться. В действительности сила Гракха стала раздражать ведущих представителей знати, в среде которых царило единодушное мнение о том, что его нельзя подпускать к должности трибуна.

Они были совершенно правы, потому как Гай не только видел сны, в которых к нему приходил покойный брат, но и лелеял собственные мечты. За последние сто лет республика претерпела множество изменений, не предприняв ни одной исчерпывающей попытки переделать государственный корабль, чтобы выжить в новых водах, по которым он теперь плыл. В сфере, где Тиберий предложил один-единственный аграрный закон, чтобы сгладить последствия растущего экономического неравенства, Гай грезил о целом пакете реформ, направленных на улучшение тех аспектов имперской экспансии Рима, которые больше всего дестабилизировали обстановку. У Гая Гракха была мечта, из-за которой ему пришлось разделить жизнь брата и умереть защитником народа.

Когда Гай сложил вместе первые фрагменты своего пакета реформ, ему стало ясно одно: будущее Рима было за Италией. Делая первые наброски Lex Agraria, его брат, вероятно, понимал, что восстановить здоровье Римской республики можно только восстановив здоровье не только римских граждан, но и всех италиков. Пришло время отказаться от практики считать чужеземцами италийских союзников, которые на самом деле давно стали неотъемлемыми членами римского общества. В своем вольном виде возглавляемая Римом конфедерация, связывавшая последние двести лет воедино весь полуостров, себя исчерпала. И теперь, когда полным ходом развивалось окружавшее Италию со всех сторон Средиземноморье, полуостров пора было объединить.

После смерти Тиберия Марк Фульвий Флакк, с которым Гай работал в земельной комиссии, стал для него кем-то вроде старшего брата. Если младший Гракх только-только начинал свою политическую карьеру, то Флакк уже стоял на пороге получения консульской должности. И когда пришло время выставить свою кандидатуру, он выдвинул провокационную идею, вероятнее всего предварительно обсудив ее с Гаем: сделать каждого италика полноправным римским гражданином. Это предложение хоть и влекло за собой в долгосрочной перспективе серьезнейшие последствия, в основе его лежал самый практичный и неотложный вопрос урегулирования споров с земельной комиссией. Флакк полагал, что «итальянских союзников следует сделать римскими гражданами, чтобы они из благодарности… перестали ссориться из-за земли»[70]. И хотя главная роль в этом деле отводилась благодарности, еще важнее представлялось то, что после принятия италиками гражданства появится возможность разрешить проблему, которая застопорила работу аграрной комиссии. И Флакк, и Гай считали, что на такую сделку италики пойдут.

Вполне естественно, что предлагать наделить италиков всеми правами римского гражданства было радикальной идеей, от которой у консервативной части знати по спине ползли мурашки. Сама мысль о том, что те, кому полагалось им подчиняться, станут с ними равны, была для них невыносима. В то же время Флакк столкнулся с другой проблемой в виде городских плебеев, ревностно охранявших свои гражданские привилегии. Стараясь не допустить одобрения этого предложения, сенат убедил одного из трибунов в период подготовки к выборам консула изгнать из Рима всех, у кого не было гражданства. Если Флакк собирался победить на избранной им почве, то ему придется убедить в этом римских граждан. Периодически повторявшиеся изгнания чужаков на позднем этапе существования республики стали ее характерной чертой, и Цицерон, осуждая подобную практику, говорил: «Возможно, для тех, кто не является гражданином, и неправильно обладать правами и привилегиями гражданства…»[71], но изгонять из Рима чужаков «противоречит законам человечности»[72].

Однако Флакк все равно выиграл выборы консула и в январе 125 г. до н. э. раскрыл свой план предоставления гражданства всем италикам. Но хотя он и был теперь консулом, впереди его ждала другая проблема – ему будет очень трудно убедить проголосовать за закон комиций, тем более что к тому времени в городе остались одни только римляне. Сказать, как разворачивались бы события, если бы законопроект действительно поставили на голосование, очень трудно, но к счастью для сената, у его членов появилась возможность отвлечь внимание Флакка. В Рим, с жалобой на постоянно грабившие их галльские племена, прибыла делегация союзнического города Массилия (ныне французский Марсель). Сенат поручил Флакку расправиться с врагом. То ли чувствуя, что законопроект все равно не пройдет, то ли ставя военную славу выше социальных реформ, тот уехал в Галлию и возвратился только по истечении срока своего пребывания на консульском посту. Вместе с этим истек и срок рассмотрения законопроекта о предоставлении гражданства италикам. Это был первый шаг в долгой и мучительной борьбе за предоставление им полноценных прав римских граждан, которая не завершилась и тридцать лет спустя – вопрос закрыли только тогда, когда сотни тысяч сложили головы, а сама республика чуть не погибла в огне гражданской войны.

вернуться

65

Плутарх, «Тиберий Гракх», 2.

вернуться

66

Плутарх, «Тиберий Гракх», 2.

вернуться

67

Цицерон, «Об ответах гаруспиков», 41.

вернуться

68

Плутарх, «Гай Гракх», 1.

вернуться

69

Плутарх, «Гай Гракх», 1.

вернуться

70

Аппиан, «Гражданские войны», I, 21.

вернуться

71

Цицерон, «Об обязанностях», III, 47.

вернуться

72

Цицерон, «Об обязанностях», III, 47.

19
{"b":"740649","o":1}