Привет, спермацет!
Зажечь одну свечу и вновь обрести зрение. Это было бы чудесно. Я принялся шарить в ящике, надеясь найти там свое спасение – огниво, но этого чуда я был лишен. Мне так не терпелось вновь прозреть, что я запаниковал. Пока наконец, едва не обезумев от постигшей меня беды, не вспомнил, что спасение все это время было со мной. «Ах, Джузеппе, Джузеппе, – сказал я себе, – разве ты не заядлый курильщик трубки?» Ну да, я же член этого славного братства. Будь здесь светло, я бы показал вам свой правый большой и указательный пальцы, пожелтевшие от моей давней привычки. И еще вы бы сразу заметили выдающую меня поросль на верхней губе, всю в табачных пятнах. И вы бы увидели мои зубы, живые свидетели моего пристрастия. Итак, где же? А! Что в левой штанине? Только моя нога. Справа? Там что-то есть. Осторожнее. Осторожнее, вынимай медленно и аккуратно. Это то самое? Я спрашиваю. О! Ну да! Прекрасная дама! Люси, мой Люцифер! И потом я чиркну ею о коробок, открою ей глаза. Я вознес пламя к небесам. Я зажег восковую спичку, свою Весту[1].

У меня был свет.
Свет, ура!
Это желтоватое пламя показалось бы вам убогим и чадящим; вы сочли бы его не стоящим моих усилий, но для меня то был великий огонь жизни. То был цветок, красивый дух, чудо природы! Я сунул спичку в пламя свечи, увеличив яркость освещения. Я поднял свечу повыше и неотрывно смотрел на пламя. О, как же я упивался его ненаглядным теплом, его трепещущим телом! Признаюсь: слезы брызнули у меня из глаз, и – моя добрая подруга – она тоже всплакнула следом: первая слеза горячего воска упала мне на руку. Итак, свет озарил мою тьму, у меня был ящик яркого света. Целых семь ящиков.
Теперь я, находясь во чреве монстра, смогу разогнать кромешную тьму.
* * *
Наконец я узнал, что нахожусь в тесном помещении, вроде прихожей, это было ясно. Невероятно, но к востоку и к западу от меня я заметил другие помещения. И другие лестницы. Я поднимался по ним, прикрывая ладонью трепещущее пламя свечи, чтобы изучить свое положение.
В конечном счете я пришел к выводу, что нахожусь на корабле. Судно «Мария» из Копенгагена, как гласили надписи на корме и на бортах.
Мой хозяин, точно услужливый отельер, заранее извещенный о моем прибытии, подготовил для постоя свое вместительное чрево. Плывя в океане, он наткнулся на рыболовецкую лодку. И приняв ее за лакомую добычу, распахнул свою утробу и заглотил судно целиком.
Таким вот образом, понимаете ли, я и получил свое деревянное пристанище. И если вам доведется встретить моего сына, мою любовь, мое творение, прошу вас, попросите его написать мне по новому адресу:
Джузеппе Лоренцини,
шхуна «Мария», вышедшая из Копенгагена,
в чреве Рыбомонстра,
Средиземное море
У нее три мачты: бизань, грот и фок. Все три – потрескавшиеся и расщепленные. Самая высокая мачта упирается в верхнюю стенку чрева, где она накрепко застряла, точно рыбья кость, и теперь ее, похоже, никак не высвободить.
Здесь мое поле боя, моя вотчина, моя сцена. В моем распоряжении бак, еще имеется ют, и я могу гулять по верхней палубе. У меня вдоволь грязной парусины. В трюм ведут три люка. Там три каюты на восемь, десять и дюжину коек, и еще там имеются подвесные койки-гамаки. Там же расположена штурманская рубка, где я и нашел этот бесценный судовой журнал, а за ней – капитанская каюта. В камбузе стоят привинченные к полу общие столы. Короче говоря, места тут больше, чем в моем родном доме, потому как там было довольно тесновато, хотя мне и той тесноты вполне хватало.
Но как же просторны мои нынешние владения! Я – властелин пространства. Император Внутреннего Акулаленда.
– Отдать концы, гардемарины! – кричу я. – Мы отплываем! Поднять грот!
В знак благодарности судьбе я сделал модель моего нового дома, использовав разные подручные предметы, найденные вокруг, будто я, словно ребенок, собрался поплавать на соседнем озере в воскресный день.
Вы только подумайте: корабль!
Условные обозначения:
a. К голове монстра.
b. К хвосту монстра.
1. Фок-мачта.
2. Грот-мачта.
3. Бизань-мачта.
4. Бушприт.
5. Бак.
6. Верхняя палуба.
7. Ют.
8. Камбуз.
9. Рубка.
10. Капитанская каюта.
11. Бочки с водой.
Несмотря ни на что, я благодарен «Марии». Ибо когда мой хозяин заглатывает массу воды – тут у нас никогда не бывает засухи, – шхуна поднимается и качается на водной глади, так что я даже ощущаю легкую болтанку, и в такие краткие моменты непокоя я всегда нахожусь на ее борту в полной безопасности, спасаясь от утопления, вызванного очередным великим глотком. Так что в этом смысле мне, несомненно, повезло. И думаю: а ведь на самом деле «Мария» – вовсе не дурной подарок судьбы, ибо без нее я бы давно уж погиб, не избегнув водного чистилища.
Полагаю, я неблагодарен. Шхуна сложена из доброй датской древесины, и я ее капитан. На борту «Марии» я обнаружил истинные сокровища. Позвольте я вам о них расскажу.
Список жизненно важных вещей
(Припасы, найденные в трюме доброй «Марии»)
Мясные консервы.
Галеты.
Бутылки с вином.
Изюм.
Сыр.
Кофе.
Сахар.
Сальные свечи.
Восковые спички.
А в носовой части корабля, в трюме, хранится гарантия моей жизни: бочки с пресной водой.
С этим и впрямь можно жить.
Что еще? О, счастливая находка – вот она! Эта книга. Этот журнал. Этот судовой журнал капитана, обнаруженный мною в темной каюте. Эта скрижаль в моем гробу. Чтобы я мог заполнять пустые страницы и тем сохранять присутствие духа. Здесь, в этом кожаном фолианте, найденном в трюме покинутого судна, я пишу историю своей жизни. Историю своего заточения.
* * *
В моем новом доме нет ни одного сухого места. Стены влажные, с потолка капает, дверь отсырела. Мне следует быть предельно аккуратным, чтобы оберегать книгу от всепроникающей сырости. О, сколь часто я поскальзывался на мокром полу – и это весьма опасно, ведь я уже далеко не юнец. Воздух здесь спертый и затхлый. И смрадный. Порой новая волна зловония вторгается внутрь и захлестывает меня. Иногда этот смрад едва уловим, точно шепот, а иногда сшибает, как гром. Но облако смрада постоянно висит в воздухе.
Позвольте представиться: Джузеппе Смердящий. Джузе «Вонючка» Лоренцини. Зловонный Петто. И ежели мне суждено когда-либо обрести свободу – знаю, знаю: это маловероятно, – я убежден, что каким бы мылом я ни отмывал себя, какой бы лавандовой или розмариновой водой ни брызгался, какими бы фланелевыми тряпицами и щеточками ни терся и какого сорта тальком я бы себя ни умащивал, мне ничем и никогда не изгнать этот въевшийся в меня смрад. И пусть я буду свободен, мне не освободиться от зловония этой подводной тюрьмы.
По большей части я обретаюсь в рубке. Это моя величайшая радость. Я пользуюсь личными вещами капитана корабля и держу их все в идеальном порядке. Я даже придумал себе звание: нет, не адмирал или коммодор, но просто капитан Лоренцини. У него, у этого капитана, – две личные каюты. Рубка с рабочим столом и навигационными приборами, а за дверью – капитанская каюта. Капитанская койка привинчена к полу. Вдобавок койка прилажена к двум большим шпинделям, благодаря которым во время плавания по бурному морю она всегда стоит ровно. И лежа на этой койке, даже когда морской монстр ворочается из стороны в сторону, я не теряю чувства устойчивости.