Или другой раз, когда колючки расцарапали мне спину до шрамов. Кучка мальчишек из разных отрядов вытащили меня из палатки и положили на плот, где я и проснулась, напугалась и упала в колючие заросли в реке. Мальчиков сослали в убежище на другом конце страны, но после того случая я начала вести себя осторожно среди шепчущих.

На моём правом бедре был ожог.

На шее порез, полученный в Эсмеральдас.

А потом был отравленный меч.

Смерть Деза.

— Я давно уже должна была умереть, — бормочу я, пока стражник несёт меня в комнаты медика.

— Ты не умрёшь, слышишь меня? — Лео поспевает рядом. Его глаза не отрываются от моего лица. В них читается беспокойство, и я понимаю, что мне плевать, шпион ли он, или очень хороший актёр, или плод моего воображения. Он мой единственный друг в этих стенах, и он сейчас со мной.

— Клинок отравлен? — спрашивает судья Мендес, скидывая что-то с кровати.

Они кладут на неё меня. Я стараюсь не смотреть вниз, потому что там много крови. Кровь всегда и везде.

Старик-медик осматривает меня, но не касается моей кожи. Не подходит ближе, чем на расстоянии вытянутой руки. Я чувствую запах страха, исходящего из всех его пор, и он похож на… агуадульсе.

— В сторону, — говорит Лео, отчаяние взяло вверх над его обычно благодушным поведением. — Она выпила три бокала кавы и потеряла много крови, — он берёт меня за руку и сжимает. — Если там был яд, то без запаха.

— Приведите девчонку! — кричит кому-то Мендес.

Лео наклоняется ко мне. Его тёплые пальцы убирают мои волосы с лица.

— Будет немного больно.

«Будет больно», — сказала я ему. «Я знаю», — ответил он.

Возможно, дело в алкоголе, но когда Лео тянет кинжал за конец, мне даже не больно. Всё — от моего плеча до кончиков пальцев — онемело. Но потом я чувствую, как чьи-то руки тянут мои ноги вниз, касаются талии, и что-то внутри меня трескается.

— Не трогайте меня! — рычу на стражника, Гектора, но тот не выпускает меня из рук.

Обжигающая боль прознает моё тело, рана даёт о себе знать с удвоенной силой, когда Лео режет плоть вокруг кинжала. Он вновь и вновь извиняется своим добрым, мягким голосом. Кто-то держит слабо пахнущую тряпку у моего носа, чтобы меня успокоили ароматы ромашки и других трав. Но у меня это всё вызывает приступ воспоминаний об Эсмеральдас. Неужели всего две недели назад моя жизнь перевернулась с ног на голову? Вывернута наизнанку и разорвана на куски. Онемение возвращается, что-то склизкое, но тёплое покрывает мою кожу.

Я понимаю, что потеряла сознание, когда просыпаюсь в тишине.

Всплеск холодной воды.

Шорох ткани.

Лео меняет пою повязку, его плечи трясутся от сдерживаемых слёз.

— Лео, — зову я.

— Слава шести небесам, — говорит он, прижимаясь лбом к моему. — Мне так жаль, Рен. Прости, что так получилось, нам пришлось…

Я проглатываю ком в горле. Но если клинок был отравлен, если они не стали извлекать сразу и была занесена инфекция, он всё равно действовал так быстро, как только мог, даже если это было больно.

Я хочу поблагодарить его за то, что позаботился обо мне, когда трусливый врач не рискнул, но в этот момент в комнату врывается Мендес.

— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает Мендес, его голос звучит резко, несмотря на поджатые губы. Он обеспокоен тем, что я жива, или тем, что он должен был предвидеть нападение?

— Всё хорошо, ваша честь, — лгу я.

— У тебя дыра в руке, — ворчит Лео, возвращаясь к перевязке. — Я бы не называл это «всё хорошо».

Мендес хмурится и раздражённо бросает:

— Сейчас не время для такого тона, Леонардо.

Лео бормочет извинения.

Мои мысли мечутся. Марго где-то в подземельях, и если она здесь, значит, другие тоже. Готова жизнью поклясться. Один только вопрос, сколько их ещё? Они видели, как я спасла короля? Поймёт ли кто из них, что я специально проиграла битву, чтобы выиграть войну? Перед глазами мелькает Саида. Я не ошиблась, когда увидела её чуть раньше, но подумала на обманчивые воспоминания. Обманчивые. Обманщица. Предательница. Хоть кто-нибудь верит, что я не предавала?

Рот наполняется горечью, и я молчу.

— Выпей это, — говорит Лео, протягивая коричневую стеклянную бутылку, горькое содержимое которой напоминает мне тухлую рыбу. — Это обезболивающее.

Мне нужно подняться. Только поэтому я киваю и позволяю ему вылить в меня мерзкое лекарство. Почти мгновенно боль частично притупляется.

Мендес поворачивается к врачу, пытающемуся слиться со стеной.

— Ты проверил её на яд, Арсеналь?

— Ни следа. Не стоит за неё беспокоиться, — заявляет Арсеналь. — Мне дали понять, что у её вида высокий порог чувствительности к боли.

Я усмехаюсь.

— Тебе показать, сколько боли я могу вынести?

— Спокойнее, — говорит мне Лео. Он действует осторожно, не касаясь меня, но настаивает, чтобы я легла обратно.

Мендес в бешенстве, в каком я его ещё никогда не видела. Его одежда запятнана моей кровью, а под глазами тёмные круги. Они всегда там были, или это часть меня хочет видеть что-то другое?

— Уведи Ренату в её покои, и не возвращайся до начала фестиваля.

Лео выглядит ошеломлённым, будто не может поверить своим ушам. Я тяну его за руку. Даю понять, что так и должно быть. Он склоняет голову.

— Да, ваша честь.

— А что с танцовщицей? — осторожно спрашиваю.

Мендес поправляет края своего камзола.

— Убийца в одиночной камере. Всех присутствующих во дворце допрашивают. Она не заявляла о своей причастности, но я подозреваю, что она одна из шепчущих, — он с подозрением смотрит в мою сторону, смотрит на новую рану, всё ещё кровоточащую сквозь повязку. — Ты её знаешь?

Её зовут Марголина Бейен, она иллюзьонари и мятежница-шепчущая. Её мать и отец были убиты во время нападения на деревню близ цитадели Риомар. Их утопили, когда они отказались говорить, где скрываются их дети. Марго выжила, выкопав яму под камнями у причала на побережье и питаясь крабами, которые рыли норы поблизости. Неделю спустя её, оголодавшую и обезвоженную, нашли шепчущие и приютили у себя.

— Нет, — отвечаю, не отводя глаз, потому что и правда не знаю эту иллюзию с тёмными волосами и совершенно другим лицом. Я поняла, что это Марго, по глазам, по оружию, по тому, как она двигалась в танце.

— Ты спасла королю жизнь, — говорит Мендес. — От имени королевской семьи было объявлено, что бал Фестиваля Солнца сегодня будет посвящён тебе. Весь Пуэрто-Леонес узнает о тебе и о том, что ты сделала.

Омерзение скручивается в моём животе. Я представляю себя в глазах всего королевства как пример того, кем должны быть мориа — прислужниками короны. Теми, кто должен жертвовать собой.

Мендес нервно смеётся.

— Бедняжка, так обрадовалась оказанной чести, что потеряла дар речи. Скажи спасибо, Рената.

— Это мой долг, — в конце концов выдавливаю я. Глаза жгут слёзы, потому что это всё так неправильно. Я не должна была спасать короля и получать за это почести. Но Нурия права. Если бы я не защитила короля, это бы только обернулось кровавой расправой над мориа.

Мендес, похоже, расслабился от моих слов.

— А теперь весь дворцовый персонал должен явиться на допрос в мой кабинет, включая вас двоих.

— Но, ваша честь, — оправдывается врач, — я бы никогда…

Судья Мендес бросает на него такой взгляд, от которого любой бы заткнулся.

— Тогда тебе нечего бояться.

— Да, ваша честь, — Арсеналь кланяется так низко, что я удивлена, как он не упал со своим-то весом.

— Будь готова сегодня вечером, Рената. Все на фестивале должны увидеть твою силу, увидеть могущество короля и Правосудия, чтобы все, кто настроен против нас, тряслись от страха.

— Она потеряла столько крови, ваша честь, — умоляет Лео. — Лорд Лас-Росас…

Мендес отмахивается от имени движением руки.

— Не он. Она использует силу на той, что покушалась на жизнь короля.

Марго. Он говорит о безудержной, но верной Марго. Я не могу использовать свою магию на ней. Не могу. К горлу подкатывает тошнота, и я давлюсь ей.