Стены блоков моего разума темнеют. Глаза застилает тень. Я не вижу иного выхода.

«Ты не просто девушка. Ты возмездие в ночи».

Вот чем я должна стать ради Деза.

Врата темницы расположены в низине, связывающей дворец и собор — две основные властные структуры королевства. Чистильщики передают нас двум стражникам, поставленным у входа, хотя я знаю, что внутри их ещё больше. Раздаётся металлический скрежет, когда один из них поворачивает ключ, и врата поднимаются, как пасть гигантского морского монстра, целиком заглатывающего свою жертву.

Пора.

Я смотрю на стражников. Второй глядит в сторону, где из повозки выводят следующую группу заключённых. Интуиция подсказывает мне, что он тот, кто мне нужен. Делая шаг к нему, я отмечаю его молодость, тёмную кожу и комплекцию потомка тресориан, прямо как у Эстебана. Черты его лица мягкие, тонкие. Возможно, он не смог откупиться от призыва, как богатые торговцы и лорды из его провинции, и поэтому теперь он здесь, ведёт нас к нашим камерам. Или, может быть, я просто придумываю эту невинность в его больших карих глазах, потому что хочу этого, а на самом деле её там и в помине нет.

Он берёт цепь, тянущуюся к моим кандалам, и дёргает вперёд, к открытым вратам, ведущим в тёмный тоннель, но я хватаю его за руки. Его взгляд резко перемещается к завиткам, которыми покрыты мои ладони, и он весь напрягается, глаза широко распахиваются, как будто я уже начала забирать его воспоминания.

— Пусти! Отпусти меня! — вскрикивает он. Напуганный мальчишка, весь сжавшийся от малейшего моего прикосновения.

— Я должна увидеть судью Мендеса, — говорю ему, проводя большими пальцами по его запястьям. Близость ко мне вот-вот доведёт его до истерики, потому что он хорошо представляет, что я могу с ним сделать, если захочу. Я всегда ненавидела эту реакцию, но сейчас рассчитываю на неё. — Мне здесь не место.

За моей спиной усиливается волнение. Я оборачиваюсь, когда старший стражник со спутанными сальными тёмно-русыми волосами и длинным шрамом, пересекающим его рот, расталкивает в сторону остальных заключённых, чтобы добраться до нас. Он хватает меня за волосы и дёргает. Его оливковая кожа покрыта десятками мелких шрамов. Я удивлена, что они призвали на военную службу человека, пережившего чуму.

— В чём дело, Габо? Что за задержка?

Габо вырывает свои ладони из моей хватки.

— Она говорит, что хочет видеть судью, сержант.

Сержант поднимает широкую бровь, изучая меня.

— Так не терпится оказаться на суде?

Вздёрнув подбородок, я собираюсь со всеми силами, что у меня есть, чтобы мой голос звучал уверенно:

— Передайте судье Мендесу, что Рената Конвида вернулась в лоно церкви.

Стражники молчат, обдумывая мои слова. Габо выглядит по-настоящему испуганным. Никто — даже коренной леонесец без капли магии в крови — не будет по доброй воле искать встречи с судьёй Мендесом. Отмечаю про себя, что его имя всё ещё внушает страх — возможно, даже сильнее, чем раньше.

— Может, стоит связаться с судьёй? — шепчет Габо сержанту. — Вы только посмотрите на её руки. Эти шрамы. Мендес сказал отправлять ему всех робари при первом подозре…

— Я знаю, что он сказал, — перебивает офицер, — но я подчиняюсь приказам принца, не Мендеса. Она идёт внутрь вместе с остальными.

Что-то в его словах цепляет моё внимание. Означает ли это, что он сообщит не судье, а принцу? Может ли всё оказаться так просто? Я встречу Кастиана в темнице. Что, если… Мои мысли сменяются слишком быстро, я пытаюсь составить новый план, на случай, если сразу столкнусь лицом к лицу с Кастианом. Смогу ли я остановить себя и не забрать все его воспоминания? Эта мысль вызывает у меня усмешку.

— Чего смешного? — спрашивает офицер.

У Правосудия есть множество путей узнать о каждом слове, произнесённом о нём. Его глаза и уши повсюду в этом королевстве. Я знаю, что случается, когда его приказами пренебрегают. Габо дрожит, отводя взгляд. Нет. Мендес всё-таки мой лучший вариант.

— Я просто представила, как вас накажет судья Мендес, когда узнает.

***

Факелов здесь мало, и они расположены далеко друг от друга, освещая грязные каменные стены подземелий. Вода стекает из трещин и щелей, создавая лужицы. Я теряю счёт пройденным шагам. Туннель сужается по мере продвижения, стены становятся всё ближе. Если бы я могла вытянуть руки, мне пришлось бы согнуть локти. Если бы я побежала по этому коридору вперёд, то наткнулась бы на столь узкое место, что только ребёнок смог бы пройти. Судья, который создал этот лабиринт десять лет назад, часто выпускал узников. Хотел поиграть. Посмотреть, как далеко они смогут убежать, прежде чем заблудятся во мраке бесконечных развилок и поймут, что проще было оставаться в заточении. Нет способа лучше сломить чей-либо дух, чем дать ложную надежду на свободу.

Чем глубже мы погружаемся в недра подземелий, тем больше я понимаю, что если мне суждено однажды потеряться в чужих воспоминаниях, то мой разум будет таким же серым и пустым, как это место.

Кого-то дальше в ряду за мной тошнит, и потом несколько выкриков стражников разделяют нас по камерам. Они немногим больше клеток и никогда не предназначались для долгосрочного содержания заключённых, но сейчас их используют именно так. Унизительные вёдра для человеческих отходов в каждом углу и набитые сеном койки, рвущиеся по швам. Стражники заполняют камеру за камерой, но оставляют меня в стороне. Мой желудок связывается в узел от ожидания, я всё ещё надеюсь, что потом меня отведут к Мендесу.

Но затем мы подходим к тяжёлой деревянной двери с железными шипами и единственным окошком, через которое передают еду. Одиночная камера.

Я сажусь на пол, холод и влага просачиваются через мою рубашку. Подняв глаза к потолку, замечаю тёмное пятно, которое, кажется, становится всё больше. Но здесь везде темно, кроме прямоугольного окошка на двери. Дверные петли скрипят, и замок возвращается на место.

Я гадаю, сколько времени человек может провести здесь, прежде чем о нём забудут, а потом найдут мёртвым. Капелька воды падает на мой лоб. Ну, я надеюсь, что это вода. Вдалеке слышится эхо шагов. Интересно, может ли Габо пойти против своего офицера? Мысль вызывает горькую усмешку. Какая наивность.

Я прижимаю колени к груди. Хорошо хоть мне оставили одежду. Зловоние вызывает воспоминание из моего детства: когда я жила во дворце, под опекой судьи Мендеса, мои комнаты были украшены голубым шифоном и белым кружевом, привезённым из королевства Дофиника, к востоку от Кастинианского моря, — вечного союзника Пуэрто-Леонеса. Два десятка кукол с натуральными волосами были выстроены в ряд на полках, и широкие двери вели на мой личный балкон. Фарфоровые чашки, стоявшие буквально повсюду в моих покоях, всегда были заполнены высушенными лепестками роз, чтобы замаскировать запах с улиц в дни публичных казней. Только в прошлом году король запретил законом казнь через сожжение. Я смутно помню маленький домик в лесу, в котором жила с родителями до всего этого. Остались лишь туманные воспоминания семилетней девочки, такие блёклые, что, может, даже никогда и не существовали.

Тогда я ещё не знала, что была первой из Руки Мориа — четырёх ручных мориа короля. Магия мориа, порабощённая короной, используется для исполнения приказов и как символ могущества и власти короля, а также как угроза тем землям известного мира, которые он не сумел завоевать.

Я дёргаю плечами, выходя из Серости. Я не могу вернуться в то время, но если проживу достаточно долго, чтобы воплотить свой план, то постепенно вернусь к тому же положению. А пока я позволяю себе вспомнить то хорошее, что было в моей жизни… Как Саида пела народные песни. Как Дез ухмылялся перед боем. Я достаю из кармана его подарок, перекатываю монету на пальцах — маленький трюк, которому меня научил Дез, когда мы были детьми. У него всегда хорошо получались фокусы, требующие ловкости рук.

Странный шум раздаётся в моей одиночной камере, и я роняю монетку.