Я уже готов молить о пощаде, когда хватаю её за руку и она пронзает меня взглядом.

— Объясни мне.

— Объяснить? — взбешённо повторяет она. — Да тебе же плевать на самом деле: ты сам не далеко ушёл от всех остальных, — я открываю рот, но она не даёт мне и слова вставить. — Или, может, ты когда-нибудь задумывался о том, каково приходится женщинам, когда их вынуждают делить с кем-то постель? Каково это знать, что твоё тело принадлежит всем, но только не тебе? — в этот момент она замечает, что я всё ещё держу её, и резко вырывает руку. — Да ты понятия не имеешь, каково это, когда твоя жизнь принадлежит другим, когда ты продаёшь себя за горстку монет. Потому что продаётся не только тело, принц, но и чувство собственного достоинства, и гордость, и честь… Да всё! И потом тебя используют, как игрушку. И это всё нужно вынести… знаешь как? С улыбочкой! Потому что, если твоё недовольство заметят, тебя будут бить и оскорблять. И если раньше ты просто знал, что не принадлежишь себе, то теперь это написано на твоём лице: синяки, царапины, ушибы, иногда с кровью. Если повезёт, они пройдут через пару дней. Если они небольшие, их можно скрыть косметикой. Но если они заметны, то ты становишься непривлекательной, теряешь клиентов, а, следовательно, и деньги, и тогда ты никому не нужна. А затем они заживают, ты снова становишься желанной красавицей, приносящей доход заведению. И так по кругу: снова и снова.

Она замолкает, чтобы сделать глубокий вдох. Я уже весь сжался, желая провалиться сквозь землю. Что я могу на ответить? Она права. Я ничего не знал о жизни проституток, о том, как оно всё на самом деле. Наверное, мало кто из мужчин вообще догадывается об этих ужасах, потому что они всегда встречают нас с улыбкой на губах. Льнут к нам, ласкают. Делают вид, что сами это хотят.

— Скажи мне, о многоуважаемый принц Сильфоса, скольким женщинам заплатил ты сам, скольких ты видел в трущобах и воспринимал их, просто как куски мяса?

Открываю и закрываю рот, забыв, как дышать. Сгораю со стыда. Да, была такая мысль. Для меня женщины — это просто… развлечение. Но я всегда стараюсь выбирать девушек, которым нравлюсь, которым могу подарить столько же удовольствия, сколько они мне. Я не швыряю их на кровать лицом в подушку. И уж точно никогда… Нет. Я не такой, как она говорит. Но всё же…

— Прости, — это единственное, что получается у меня выдавить под впечатлением от её эмоционального монолога.

Наступает тишина, которую я не знаю, как расценивать, пока не замечаю, что девушка передо мной неподвижно замерла и смотрит поражённо.

— Прости, — повторяю снова. — Я никогда не задумывался об этом… Не знаю. Просто не приходило в голову. Считал, что это просто такая же работа, как и любая другая… Знаю, что для тебя это ничего не изменит, но я… ни разу в жизни не ударил ни одну женщину, — качаю головой. Может, и думал когда-нибудь, но исключительно в пылу гнева. — Я никогда никого не унижал подобным образом.

Я тру свой нос, он оказывается холодным. Хотя всё остальное лицо горит, судя по ощущениям. Не знаю, от стыда или от количества выпитого. Внезапно мне кажется, что мой разум слишком ясный, поэтому я делаю большой глоток из бутылки, пытаясь притупить чувства алкоголем.

Минута тишины кажется мне вечностью, и я всё время чувствую её взгляд на себе. Наконец, раздаётся тяжёлый вздох.

— Если хочешь, чтобы я рассказала тебе свою историю, обещай не жалеть меня.

Поднимаю взгляд.

— Для этого достаточно вспомнить, как ты относишься ко мне большую часть времени.

Вопреки моим ожиданиям, у неё на губах мелькает слабая улыбка. Почти незаметная, но, по крайней мере, искренняя.

— Я ещё довольно мила с тобой, с учётом того, какой ты невыносимый.

— Если это ты называешь «мила», боюсь представить, как ты ведёшь себя с теми, кого ненавидишь..

Она сдаётся. Садится на скамейку и забирает у меня из рук бутылку, вращая в пальцах холодное стекло. Она уже немного пьяна и, наверное, поэтому решилась рассказать о том, что её заметно мучает. Закрываю глаза, чувствуя, как кружится голова.

— Как ты понимаешь, я не всегда была… ну, ночной жрицей. В детстве у меня была нормальная жизнь. Скромная, но спокойная. Счастливая. Моя мама умерла молодой, как и твоя, а папа проводил много времени вне дома, потому что работал торговцем. Поэтому, наверное, я всегда чувствовала себя самостоятельной и независимой. Именно папа научил меня читать и писать, он же рассказывал мне секреты успеха в торговле: иметь подвешенный язык, продавать качественный товар и предлагать выгодные условия… Думаю, эти советы полезны не только в вопросах купли-продажи, но и в обычной жизни. Он был очень умным человеком, и хотя его ремесло развивалось не так хорошо, как ему хотелось, всё же оно приносило неплохой доход, чтобы достойно жить, пускай и без излишеств.

Могу ли я представить её? Маленькую милую девочку на руках единственного оставшегося близкого человека…

— Когда мне было десять, в городе началась эпидемия. У вас, дворян, всегда есть лекарства и волшебники, которые спасают вам жизни, но для всех остальных это время было непростым. Я сама заболела и наверняка умерла бы, если бы мой папа не продал всё, что у нас было, чтобы купить лекарство. Но в итоге, когда он заразился сам, я уже не могла ему ничем помочь. Он скончался… и я осталась одна.

Одна всего в десять лет? Ребёнок, которому пришлось выживать… как? Занимаясь проституцией?

— Некоторое время я справлялась, жила на оставшиеся деньги, закладывала ценные вещи, но это всё быстро кончилось: я не могла больше платить хозяйке, и она вышвырнула меня на улицу.

Мы оба смотрим на небо так, словно пытаемся найти там ответы, которых нет на земле. Почему в мире бывает такая несправедливость, если нас защищают Стихии и звёзды?

— Следующие четыре года я провела на улице, выживая, как могла. Воровала и обманывала дворян, у них всегда было, чем поживиться. Пробиралась на рынок и питалась тем, что удавалось стащить. Спала, где придётся, почти всегда под открытым небом. Особым везением было проникнуть в какой-нибудь дом и заснуть на лестничной площадке. Мне было примерно столько же, сколько Хасану, когда я попалась на глаза лорду Кенану.

Наши взгляды встречаются. Сердце делает странный кувырок, будто не может спокойно оставаться на месте, слушая такие откровения. Будто не может поверить, что она делится этим со мной.

— Я знаю его, — хрипло произношу я голосом, не похожим на мой. Кенан никогда мне особо не нравился. Вечно казался фальшивым, более лицемерным, чем все остальные придворные. И у меня сложилось впечатление, что он не относится к королю с должным уважением. Такие встречаются обычно среди тех, что кичится чистотой крови и безупречной репутацией рода. Но и деньги тоже, как в случае Кенана, позволяют считать себя выше правящей семьи. — Алчный человек, и чересчур зазнавшийся. Все мы знаем, что приносит ему наибольший доход, — я многозначительно окидываю её взглядом с головы до ног, — тем не менее, его состояние действительно впечатляет.

Она пожимает плечами. Видимо, у меня не очень хорошо получается подправить её мнение о высших слоях общества.

— Может, если бы я знала об этом тогда, то не стала бы принимать его помощь. Но для меня всё выглядело так: ко мне подошёл дворянин и пожалел бездомную сиротку. Пообещал помочь, дать крышу над головой. Протянул руку, уверяя, что всё будет хорошо. Я поверила и пошла за ним. Думала, он удочерит меня или возьмёт на работу в качестве горничной. Будь оно так, я бы уже была безмерно счастлива. Но той ночью…

Она запинается. Эта пауза заставляет меня нервно ёрзать на месте. Сама она, кажется, изо всех сил пытается сохранить самообладание и удержать лицо без эмоций, с каким она говорила с самого начала. Что будет, если она сорвётся? Она разрыдается? Или такую боль даже выплакать нельзя?

— Той ночью он сам взялся обучить меня новой работе, которой мне предстояло заниматься каждую ночь. И лично позаботился о том, чтобы в ту ночь я стала женщиной.