— Папочка?

Она кивнула.

— Она многого не понимает, Осирис. Я с ней почти не разговаривала. И Дэйн тоже. Я даже не знаю, с чего начать. Наверное, она слишком маленькая. Но она знает то, что знает. Она помнит тебя.

— Она называла меня так всего несколько раз, — сказал я. — Мы с Милой не знали, как с этим справиться. Это было важно. Я имею в виду, что Мила должна была верить, что я не причиню вреда ни ей, ни Адли. Я бы не стал. Но я никогда бы не стал принуждать никого из них, чтобы Адли называла меня как-то по-другому.

— Я знаю, — сказала Мишель. — Мила мне все время об этом рассказывала. Как ты был добр к ней и Адли. Что это казалось невозможным.

Я отложил рисунок.

— А что в конце?

— Осирис, это не имеет значения.

— Для меня имеет, — сказал я.

— Она была в восторге от хижины.

— Конечно, была. Хиппи.

Мишель фыркнула и засмеялась.

Я рассмеялся.

Мишель вытерла уголки глаз.

— Я поняла, что ты сделал, Осирис. Мне было так больно, когда они сказали, что перестанут ее искать. Я помню, как сидела в гостиной с Дэйном. Он так разозлился. Детектив встал и велел Дэйну сосредоточиться на нас с Адли. Потом он ушел. А потом все было кончено.

Я посмотрел вниз.

— Это еще не конец.

— Я знаю это, Осирис. Они сделали все, что могли.

Я посмотрел на Мишель. В ее глазах стояли слезы. Она медленно потянулась ко мне через остров. Ее пальцы коснулись моих.

— Ты сделал все, что мог, — прошептала она. — Я знаю, что ты остался там и искал ее. Уверена, что ты все еще ищешь ее.

— Я просто хочу знать, что случилось.

— Ты знаешь, что случилось, — сказала Мишель. — Она немного перестаралась и…

— Что? — спросил. — Упала? Если она упала, то где оказалась? Это был не гребаный утес на краю света. Я много раз спускался с этого гребня в одиночку. Так что же произошло? А? Она устала и вышла из машины? Оставить Адли сидеть на заднем сиденье в работающей машине? Она упала куда-то еще? Даже до сих пор… что случилось? Животное напало на нее? Серьезно? И я должен на это купиться? И если так, то какое животное способное на это… так близко с Адли?

— Ты же не думаешь, что я сама все это придумала? — спросила Мишель. — Меня тошнит, когда я об этом думаю. Через полгода после ее смерти я так сильно заболела, что Дэйн решил, будто я беременна. Я пошла к врачу, и она отправила меня к специалисту по моему желудку. Думала, у меня язва, может, рак. Но это был просто стресс. Психическое напряжение. Мне пришлось обратиться к другому врачу, чтобы перестать думать об этом.

— Ты сдалась, — произнес я.

— Нет, Осирис. Я не сдалась. Я приняла это. Я посмотрела на Адли и поняла, что должна принять это.

— Верно. Потому что я облажался.

— Ты не облажался, Осирис.

— Да, — прорычал я. Встал. — Я мог бы заставить своих адвокатов дать отпор. Чтобы у меня был шанс заполучить Адли.

— Это то, что ты…

— Но я просто отпустил ее. Я отпустил все это.

— Осирис, остановись, — сказала Мишель. — Я не хотела, чтобы ты расстраивался.

— Конечно, нет.

— Я просто хотела, чтобы ты знал, что ты не один. Что бы тебе ни пришлось пережить, я здесь не для того, чтобы судить тебя. И я не знаю, что мне делать с Адли. Когда она рисует эти картины и спрашивает о тебе, я не могу сказать ей, что тебя нет рядом. Я не хочу, чтобы она росла, думая, что потеряла обоих родителей.

— Теперь вы ее родители, — сказал я. — Ты и Дэйн.

— Нет, это не так. Мы собираемся вырастить ее. Мы будем любить ее. Она — наше чудо, Осирис. — Мишель на секунду прикусила губу. — Я узнала, что не могу забеременеть. Хорошо? Так что иметь Адли — это… чудо. Но я должна признать, что она не моя дочь. Она моя племянница. Но я должна воспитывать ее, как свою дочь. У нас будет безумная любовь.

— Мишель, я тоже не ее отец, — сказал я. — Какой-то парень. Какой-то случайный парень, которому Мила отдала свое тело.

— Это не имеет значения, — сказала она. Она посмотрела мне прямо в глаза. Такой же взгляд бросала на меня Мила, когда мы спорили из-за какого-нибудь идиотского дерьма. — Адли смотрит на тебя, как на своего отца.

— И что, я должен помочь ей понять, что ее мать пропала без вести в горах? И что, кстати, на самом деле я не твой отец. Видишь ли, мне следовало просто проигнорировать сообщение, Мишель. Я не хочу причинять ей боль. Сбить ее с толку.

— Если бы я хоть на секунду подумала, что ты собираешься причинить ей боль, тебя бы сейчас не было на моей кухне.

Это заставило меня замолчать больше чем на секунду.

Я стоял и смотрел, как Мишель идет ко мне.

Она коснулась густой щетины на моем лице.

— Ты можешь попытаться спрятаться за этим взглядом лесоруба, но я знаю, кто ты. Ты — лучшее, что когда-либо случалось с моей сестрой и Адли. И все это хреново, Осирис. И будет оставаться так до конца наших дней. Нависнет черной тучей, которая никогда не исчезнет.

— Она была лучшим, что когда-либо случалось со мной, — сказал я. — Я должен был попросить ее выйти за меня замуж в тот же вечер, когда встретил.

— Она была достаточно сумасшедшей, чтобы сказать «да».

— И я бы довел дело до конца. Жаль, что я не нашел адвоката и не удочерил Адли.

— Если это то, что мешает тебе жить, Осирис, тогда давай сделаем это.

— Ты только сказала, что вырастишь ее.

— Мы все можем ее растить, — сказала Мишель.

— Нет. Этого я у тебя не отниму. Ей нужна эта жизнь, Мишель. Этот дом. Этот район. Школа дальше по улице. Нормальность.

— Согласна. Но ты действительно хочешь, чтобы она забыла тебя?

Этот вопрос был как двухтонный камень на моей груди.

Это был вопрос, на который было два ответа, и оба ответа имели смысл.

— Я сделал то, что сделал, чтобы найти Милу, — сказал я. — Они сдались. Я нет. Ты приняла это. Я нет.

— А что теперь, Осирис?

— Я все еще ищу ее.

— Ты ведь знаешь, насколько это иррационально, верно?

— Она была любовью всей моей жизни.

— Она была моей сестрой.

— Может быть, я просто не знаю, как двигаться дальше. Потому что когда ты думаешь обо всем, что могло бы быть…

Мишель протянула руку назад и схватила рисунок с островка.

— Вот это. Вот о чем тебе нужно подумать. Этот рисунок. То, как Адли видит мир. Мы, блядь, взрослые, Осирис. Мы должны защищать ее от тьмы.

— И как долго?

— Как можно дольше, — сказала Мишель. — И когда эта тьма подкрадывается, мы должны быть там, чтобы помочь пройти через нее.

Она была права.

Я медленно кивнул.

Мишель могла бы возненавидеть меня. Она могла бы осудить меня. Она могла бы списать меня со счетов, как я списал весь мир. Но на самом деле ей пришлось нести такую большую ношу самой. Не было родителей, на которых можно опереться. Ей пришлось смириться с тем, что ее младшая сестра пропала без вести на горе, пытаясь сфотографироваться. Ей пришлось смириться с тем, что ее младшая сестра ушла и забеременела от какого-то парня, который не хотел иметь с ней ничего общего. Ей пришлось смириться с тем, что я закрылся от мира после исчезновения Милы. Ей пришлось смириться с воспитанием Адли после того, как ей сказали, что у нее никогда не будет собственного ребенка.

Несмотря на все мои мысли и чувства, Мишель должна была ненавидеть меня. Злиться на меня. Ей следовало дать мне пощечину. Ударить коленом по яйцам. Кричать, плеваться, царапать ногтями лицо.

Но она этого не делала. Она просто стояла. Спокойная, уравновешенная, совершенная.

— Я обратился к тебе, — сказал я, — потому что нашел…

Дверь в кухню открылась.

Там стоял Дэйн.

Он был в темно-синей футболке, рабочих джинсах и тяжелых ботинках.

Он посмотрел на Мишель.

Он посмотрел на меня.

— Дэйн… Подожди …

Эта пара слова — все, что Мишель смогла произнести.

Все эти разговоры о ненависти и осуждении?

К Дэйну это не относилось.

Он сжал кулаки и бросился на меня.