– А такие офицеры разве есть? – саркастически усмехнувшись, спросил Деникин. – Я что-то о подобных и не слыхивал.
– Есть, Антон Иванович, как не быть… У большевиков много кто есть в запасе, – усмехнувшись, ответил Фрунзе, переложив на своем столе несколько бумаг. – Вот, к примеру, господа генералы, войсковой старшина Миронов Филипп Кузьмич, помощник командира 32-го Донского казачьего полка. Воевать начал еще в Японскую, получил там две Анны и Владимира с мечами. На Германской войне получил Георгия 4-й степени и Георгиевское золотое оружие.
– Вполне достойный офицер… – задумчиво сказал Деникин, – и что, вы хотите сказать, что он тоже большевик?
– Ну, если он и не стопроцентный большевик, то вполне сочувствующий нашим идеям, – сказал Фрунзе. – Так что, господа генералы, возьмете такого комиссара в ваш батальон?
– Придется взять, – развел руками Деникин. – 32-й Донской полк, это, если я не ошибаюсь, 3-я Донская казачья дивизия? Помню ее, помню… Она была рядом с нами во время Великого отступления. Казачки тогда показали себя героями.
– Ну вот и отлично, – подвел итог этой затянувшейся беседы Михаил Васильевич, – а о более конкретных вещах вы позже переговорите с товарищем Бережным. До свидания, товарищи, – попрощался с нами нарком.
Мы вышли в приемную, и генералы вопросительно посмотрели на меня – видимо, желая заняться этой самой конкретикой.
– Идемте, господа, – сказал я им, вздохнув, – мое авто внизу, сейчас отправимся в штаб и будем там с вами думу думати…
17(4) ноября 1917 года. Вечер. Таврический дворец. Зал заседания Совнаркома.
Полковник ГРУ Бережной Вячеслав Николаевич.
Сегодня Сталин созвал на совещание всех наркомов – предстояло принять окончательное решение, что делать с «незалэжной» Украиной. Нам было необходимо получить общее добро Совнаркома на проведение показательной экзекуции, чтобы и другим «незалэжным» в будущем неповадно было задирать хвост трубой и воображать, что они что-то значат в мировой политике. Мания величия для стран, которые никогда ранее не были самостоятельными и не имеют абсолютно никакого опыта государственного строительства – это опасное заболевание. И лечить его чаще всего приходится хирургически.
Уже в самом начале заседания, что называется «сходу», Сталин сделал краткий доклад о положении на Украине, добавив в качестве «прогноза» информацию, почерпнутую из нашей истории. Прямо скажу: сведения эти вдохновили наркомов по полной. Во всяком случае, особых возражений по поводу необходимости как можно быстрее покончить с местечковым сепаратизмом ни у кого не было. Лишь наша «мать Тереза» – добрейший Анатолий Васильевич Луначарский – растекся мыслию по древу и начал петь свои «песни нанайские» по поводу «невинных жертв» и «прав наций на самоопределение».
Но Сталин довольно быстро осадил его, заявив, что если мы сейчас быстро и решительно не покончим со всеми этими «самостийниками», то «невинных жертв» будет в несколько сот, а то и тысяч раз больше, а «нациями» не стоит считать одуревших от шизофренического бреда об «особой истории украинского народа» интеллигентов, взращенных в университетах Львова под заботливым присмотром австро-венгерской разведки.
Анатолий Васильевич лишь развел руками, и больше доброхотов порадеть о «бедных и несчастных» украинских «романтиках-патриотах» не нашлось.
Выступивший после председателя Совнаркома Михаил Васильевич Фрунзе кратко рассказал о планах действий частей, посылаемых на Украину для подавления мятежа. Правда, для того, чтобы не дразнить гусей, он ничего не сообщил о формируемом под моей эгидой генералом Деникиным особого добровольческого офицерского батальона. Во-первых, этот батальон еще не сформирован, а посему говорить о нем еще рановато, а во-вторых, кое-кто из присутствующих здесь наркомов может опять начать препираться с наркомвоенмором по поводу «буржуев и дворянах в золотых погонах, которые поедут в Киев бороться с нашими братьями по классу». Ведь не докажешь им, что Деникин, отец которого был по происхождению крепостным крестьянином, в образ «буржуя и дворянина» как-то не вписывается. А вот тот же Анатолий Васильевич Луначарский, отец которого был действительным статским советником, как раз и есть буржуй и дворянин.
Правда, я зря так плохо поначалу подумал о Луначарском. Видимо, до него наконец дошло, чем грозит Советской власти такое явление, как национализм, густо замешанный на русофобии – и он после выступления Фрунзе попросил слова и, выйдя на трибуну, предложил Сталину включить в состав Особой бригады агитотряд, который занялся бы разъяснением «обманутым товарищам из Малороссии» того, что произошло совсем недавно в Петрограде, и что несет простому народу Советская власть.
– Я считаю, товарищи, – горячился на трибуне Луначарский, – что все происходящее сейчас в Киеве – это результат неверия местных граждан во Временное правительство, которое много обещало, но так ничего и не сделало из обещанного. И этим воспользовались некоторые демагоги, которые стали говорить рабочим и крестьянам, что счастливая и богатая жизнь на Украине может наступить лишь после того, как они отделятся от России. Дескать, такие работящие и умные люди, как украинцы, могут жить припеваючи, имея жирные черноземы, залежи угля, металлов, Черное море с его портами. А Россия только веками выкачивала с Украины зерно, мясо и уголь. Вот товарищи и поддались на уговоры этих «сирен». И надо их разагитировать, доказав, что только в союзе с Россией они могут обрести счастье и достаток.
– Анатолий Васильевич, – неожиданно перебил Луначарского Сталин, – а почему обязательно Украина и Россия? А почему нужно противопоставлять друг другу части одного и того же народа? Вот возьмите, к примеру, мою родную Грузию. У нас там тоже живут не только картвелы, но и картлийцы, гурийцы, имеретинцы, кахетинцы… Много у нас разных племен и народностей. Но все мы вместе – грузины. А чем, собственно, отличается от русского малоросс? Только языком, но не настолько, чтобы не понимать друг друга. Вот я был в ссылке в Сибири. Там в некоторых деревнях и станках общаются между собой на своих, особых говорах. Иногда их даже бывало трудно понять. Но они себя считают русскими, и даже обижались на меня порой, когда я спрашивал, какого они роду-племени. Поэтому я не стал бы особенно напирать на то, что Украина и Россия – это что-то разное. Пусть языки немного разняться, но душа-то у народа одна, как и едина его общая история!
– Вы совершенно и абсолютно правы, товарищ Сталин! – пылко воскликнул Луначарский. – Действительно, с этой «особостью» надо бороться. До добра она не доведет. Правда, не надо напирать и на принудительную русификацию.
– Я сам ведь родом из Полтавы, – смущенно улыбнулся Анатолий Васильевич, – и прекрасно знаю, что это такое – знаменитое хохляцкое упрямство. Если какой-то селянин упрется и будет настаивать на своем – его ни за что не переспоришь. Поэтому пусть каждый говорит так, как он хочет. Действительно, понять русскому малоросса или малороссу русского всегда можно.
– Ну вот и хорошо, товарищ Луначарский… – Сталин улыбнулся в свои прокуренные усы. – Вам и карты в руки. Давайте, формируйте агитотряд, и вместе с товарищем Фрунзе и товарищем Бережным отправляйтесь в Киев.
– Я вообще-то… – начал было Луначарский, но потом, подумав, махнул рукой, и, поправив свое «чеховское» пенсне, сказал: – хорошо, товарищ Сталин. К какому сроку надо быть готовым? Ведь сформировать агитотряд не так-то просто. Придется работать с актерами, литераторами, музыкантами – а это сами знаете какой народ….
– Знаю, Анатолий Васильевич, – улыбнулся Сталин, – поэтому, чисто по-большевистски, могу дать вам целых два дня. Мало? Что поделаешь – больше времени у нас нет…
Луначарский опять вздохнул и развел руками, но, ничего не ответив председателю Совнаркома, сел на место.
– Товарищи, – сказал Сталин, – еще раз хочу напомнить о всей важности и срочности того, что мы намерены сделать. Время не ждет! Зараза сепаратизма и национализма из Киева может быстро расползтись по всей стране. Дурной пример, как говорится, заразителен. К тому же внешние силы, которые мечтают отхватить под шумок от Советской России часть ее территории, будут финансировать сепаратистов, оказывать им всяческую помощь, в том числе и военную. Тут одними уговорами не обойдешься. А потому я предлагаю объявить на Украине военное положение. Именно так, и не иначе!
