– У них есть кабак? – удивился лейтенант.
– Они же не дикари. Кстати, пока время позволяет, прочту вам базовый курс по обычаям и традициям этой высокоразвитой цивилизации. Первое – они не любят шибко умных, поэтому не умничайте. Павлов, слышишь? Даже не пытайся. Второе – они не любят тех, кто не любит их, поэтому рассуждения о недопустимости рабства, людоедства, садизма, шовинизма, алкоголизма, наркомании, антисанитарии и скотоложства оставьте для более подходящих мест. Павлов…
– Я понял-понял.
– Третье – добрые граждане Навашино люто ненавидят муромчан, поэтому, если вам предложат опрокинуть стопку за счастливое переселение усопших в адские котлы, пейте и поминайте виновников торжества последними словами. Четвёртое – ничего не суйте в их девок, если не хотите от этого избавиться. И пятое, самое важное – держите руки подальше от стволов и ножей.
– Неожиданно, – хмыкнул Стас.
– Неожиданно, дружище, это когда с тебя кожу чулком снимают, а вышеописанное правильнее охарактеризовать словом «разумно». В Навашино виновник конфликта устанавливается очень просто – кто первым за волыну схватился, тот и злодей. Думаю, не нужно объяснять, что свидетели, в случае чего, будут не на вашей стороне.
– Так что же, если ствол наставят, нам кулаками отвечать?
– Постарайся сделать так, чтобы не наставляли, а если до того дойдёт, попробуй отбазариться. Не хочу пугать, но ваши шансы выбраться оттуда живыми – пятьдесят на пятьдесят.
– Ого. Похоже, ты никогда не ошибаешься в прогнозах.
– А как оцениваешь свои шансы? – поинтересовался лейтенант.
– Где-то около ста.
– И что вселяет в тебя такую уверенность?
– Опыт, Ваня, опыт и ещё раз опыт. А так же социальная близость к тамошней публике и заслуженный годами упорного труда авторитет.
– Другими словами – ты там свой?
– Не совсем, но куда как менее чуждый, чем вы двое, особенно ты.
– А что со мной не так?
– Он спрашивает. Посмотри на себя, чисто выбрит, острижен, подтянут, одет с иголочки, все зубы на месте, да ещё и в очках. Любой среднестатистический навашинец за версту определит в тебе классового врага.
– И к какому же классу я, по-твоему, отношусь?
– К классу угнетателей, разумеется. Только угнетателю может житься лучше прочих, а ты прямо как сыр в масле. Воплощённое превосходство над угнетаемыми массами. Вы там у себя, в Легионе, никакую теорию о высшей расе ещё не разработали для полноты картины?
– Не понимаю, о чём ты.
– Да не важно, но в таком виде к местным унтерменшам лучше не соваться. И окропления тушёнкой тут явно недостаточно, – смерил я Павлова оценивающим взглядом.
– Что предлагаешь? Какого хера?!
– Ты в этом кармане всё равно ничего не держал, а так он придаст твоему внешнему виду толику потрёпанности. И вот это ещё…
– Бля! Убери от меня свои руки!
– Чего ты кипятишься? Тебе пуговицу больше своей головы жаль? Тормози.
– Только не…
– Да-да-да. Выметайся.
– Я не стану валяться в грязи! – выпрыгнул Павлов из кабины и отбежал шагов на пять, тыча в меня пальцем. – Не приближайся.
– Хватит целку из себя строить. Кувыркнись разок-другой и достаточно.
– Давай, – поддержал Станислав, – сразу на мужика станешь похож.
– Ерунда какая-то, в этом нет необходимости! – не сдавался Павлов.
– Очень даже есть, и большая, – заверил я. – Вот когда навашинские маргиналы станут лапать твою чистую подтянутую жопу, ты поймёшь, что был неправ.
По лицу лейтенанта пронеслась тень сомнения.
– Они могут, – кивнул Стас.
– О да, и, несомненно, будут. Но, возможно, я лезу не в своё дело, и такой поворот событий тебя не пугает, а даже наоборот…
– Ладно, – раскинул Павлов руки, как у расстрельной стены, и опустился на пятую точку. – Довольны? – упал он на бок и кувыркнулся в сторону, после чего встал и продемонстрировал результат: – Так хорошо?
– То, что надо. На рожу ещё немного мазни. Во, отлично. Совсем другое дело ведь, скажи, – обратился я к Станиславу.
– Просто, небо и земля, – одобрил тот. – С таким парнем я бы в разведку пошёл.
– Чертовски рад, что вам нравится, – забрался лейтенант в кабину, утирая попавшую на очки грязь. – Надеюсь, теперь никто не станет комплексовать из-за моего очевидного превосходства.
– Нет, теперь всё путём, – хлопнул я молодца по плечу. – Трогай.
– Так и простатит с геморроем заработать недолго, – поёрзал Павлов мокрой жопой по сидушке.
– Эх, молодо-зелено. Знал бы ты, сколько всяких неудобств выпадает на долю нашего брата. Бывало и в болоте спать приходилось, и в промёрзших землянках ночевать, и с гнилыми трупами бок обок. А это-то хуйня, не стоит переживаний.
– Кстати, ты так и не рассказал, почему решил стать охотником за головами.
– Ах, да. Понимаешь, ведь что такое счастье, в долговременной перспективе? Счастье – это когда дело твоей жизни приносит не только средства к существованию, но и радость. А радости у всех разные. Кто-то любит готовить, кто-то – строить дома, кто-то – воевать. Но у меня другая радость, и ремесло, которое я выбрал, обеспечивает мне её в полной мере. Всё дело в том, что я страсть как люблю глумиться над людьми.
Глава 6
Знавал я одного типа, который к месту и не к месту любил говорить: «Глаза боятся, а руки делают». У него даже погоняло было – Рукодельный. Однажды ему гранатой оторвало обе кисти, и все его, конечно же, подъёбывали: «Рукодельный, чё глаза такие испуганные?», а он отворачивался и тихо плакал, утирая сопли культями. Даже не знаю, от чего ему было тяжелее – от постоянных насмешек, или от невозможности ввернуть свою любимую поговорку. Привычка – страшная сила. Наркотик, только без кайфа. Мы привыкаем говорить и делать как по заученному: отвечать шаблонами, крутить монету в пальцах, вставать в семь утра, теребить мочку уха, спать на правом боку, сплёвывать налево. Это не даёт нам ничего, лишь делает предсказуемыми, а зачастую и уязвимыми, но отказаться чертовски трудно.
– Ты что, бороду недавно сбрил? – поинтересовался я, глядя, как Павлов уже не в первый раз проводит тыльной стороной кисти от кадыка к подбородку.
– Нет, никогда не носил бороду. Просто привычка. Не знаю… нравится как щетина по коже скребёт, – отвлёкся лейтенант от дороги и блеснул зубами, особенно белыми на фоне его чумазой рожи. – А что?
– Да так, попытался тебя с бородой представить.
– У меня всё ещё недостаточно поганый вид?
– Почему сразу «поганый»? Я носил бороду, и многие считали, что она придаёт мне солидности.
– Зачем сбрил?
– С ней у меня лицо слишком доброе, вводит людей в заблуждение, потом приходится доказывать обратное.
– А ещё в ней жратва застревает, и насекомые гнездятся, – поделился Станислав своим бесценным опытом. – Летом жарко, зимой колтуны ледяные, и бабам не нравится. Говно, короче. Бороду обычно те отпускают, у кого без неё рожа как у девки.
– Подъезжаем, – прервал я нашу непринуждённую беседу, разглядев за дождевой дымкой первые сторожевые вышки. – Держи ровнее, лейтенант, эти ребята крепкими нервами не отличаются, а пружина в гашетке слабая.
– Откуда знаешь? – осведомился Павлов.
– Часто зажимают.
ЗиЛок сбавил ход и покатил, всем своим видом демонстрируя готовность пассажиров к мирному диалогу. Пара устрашающего вида вышек, сваренных из железнодорожных рельсов и массивных стальных плит, как цапли клювами, повела стволами КПВ в нашу сторону.
– Может, стоило всё-таки флаг Легиона вывесить? – замандражировал Павлов, наблюдая по сторонам вросшие в землю ржавые детали со здоровенными рваными дырами.
– Поверь, им срать на флаги.
– А на что не срать?
– Сбавь ещё, – рекомендовал я, заметив вышедшего нам на встречу часового. – Совсем-то не тормози, катись потихоньку, а то решат, что ты ссыкун конченый. Ты ведь не такой?
Павлов осторожно помотал головой, переводя взгляд с одной вышки на другую:
