– Продолжай.

Игнат тяжело вздохнул и обхватил себя за плечи.

– Весной отче стал меняться. Он день ото дня делался всё более тучным, ниже груди. Сначала я думал, что это от еды, или от – прости Господи – газов. Но он всё продолжал раздуваться. Стал носить просторные рясы, чтобы скрыть это. А однажды, в начале мая, пропал на трое суток, и вернулся весь в грязи, измотанный и худой, как раньше. Сказался больным и лежал ещё сутки, будто неживой.

– Господи-боже, – перекрестился Тарас.

– Летом не реже двух ночей в неделю Емельян в келье у себя не ночевал. Когда возвращался, подол у него всегда в грязи был. А осенью… Осенью сами знаете, что началось.

– Плодовитый, опасный гермафродит и его агрессивный выводок, – изобразил Станислав, будто записывает это себе в блокнот. – Да тут не меньше сорока золотых выходит.

– Имейте же совесть! – вскочил староста. – Таких денег во всём Кадоме отродясь не водилось!

– Так раньше у вас и гермафродитов не водилось. Надо адаптироваться к ситуации.

– Тридцать два – край! Прям вот тута вот! – провёл Тарас пальцем по кадыку. – Сжальтесь, люди добрые. Проявите христианское сострадание. Последнее отдаём.

– Тогда точи вилы.

– А если серебром?! – протянул староста руки вперёд, будто в них уже тяжёлым грузом лежал благородный металл. – В храме серебра разного в достатке! Кресты, оклады, подсвечники! А?

– Кресты – это хорошо, – кивнул я. – Начинай собирать.

Глава 13

Охота – как много в этом слове. Говорят, до войны люди охотились не ради мяса и наживы, а чисто из спортивного интереса и в погоне за трофеями. Потратить неделю-другую, топча лес вслед за стадом оленей, чтобы подстрелить красавца-самца, отрезать его рогатую башку, набить её опилками и повесить над камином – вот это я понимаю энтузиасты! Заходя в лес, они, должно быть, чувствовали себя истинными царями природы. Минутные стволы и просветлённая шестнадцатикратная оптика против слуха, обоняния и голых инстинктов. Беги, всё живое, спасайся, ты в ареале человека! Благословенные времена. Можно было в своё удовольствие передёрнуть затвор хоть в дремучей чащобе, хоть в степи, хоть в горах, точно зная весь список местной фауны. Какого же хера случилось с этим миром, что по лесам и полям теперь скачут твари, сломавшие прежний баланс и низвергающие царей природы к подножию пищевой пирамиды? Кажется, я знаю ответ.

– Павлов, на два слова, – отозвал я лейтенанта в сторонку.

– Что?

– Ваша работа?

– Ты о чём?

– Не ломай дурочку. Та штука, что звалась отцом Емельяном, явно не плод запретной любви.

– Намекаешь на Легион?

– Слава богу, я боялся, что слишком тонко. Ещё один из отходов вашей лаборатории? Прежде, чем ответишь, хочу пояснить – мне по большому счёту похуй с какой человеконенавистнической целью вы дали ему путёвку в жизнь, но если он вдруг срёт гексогеном или мочится нитроглицерином, я должен об этом знать. Тш-ш-ш, молчи, не отвечай, ещё рано. Прежде уясни себе, что неся разную поебень про «закрытую информацию», как вы это любите, и скрывая жизненно важные факты о нашей диковинной зверюшке, ты даёшь мне веский повод отвести глаза, когда ей или её выводку вздумается тобою закусить. Мы ведь на охоту идём. А на охоте что самое важное?

– Чтобы за кабана не приняли?

– Доверие, друг мой, доверие и взаимовыручка. Без них не стоит и начинать. Так что отринь сомнения и говори, как на духу, что ещё эта пакость умеет.

– Слушай, – откашлялся Павлов, – я ведь простой солдат. Да, наше научное подразделение занимается генной инженерией, это не секрет, но над чем конкретно они там работают – не моего ума дело. Есть… слухи, что опытные образцы иногда тестируются в условиях, приближённых к естественным. Только не спрашивай, насколько сильно приближённых.

– Да уж и так вижу.

– Может быть ты и прав. Может быть. Я об этом знаю мало. Но одно точно – если этот «отче» вышел из пробирок Легиона, нам стоит быть максимально осторожными, потому что оттуда выходят либо культурные растения повышенной урожайности, либо биологическое оружие. А на огромную картошку он, по вашим описаниям, не похож.

– Да, но урожайность отменная.

– Скорее всего, в его геноме заложено жёсткое ограничение жизненного цикла, а второе поколение бесплодно. Оружие должно быть контролируемым.

– Всё это очень интересно, однако совершенно бесполезно.

Я, разочарованный и подавленный, вернулся к нашему единственному источнику потенциально ценной информации.

– А расскажи-ка нам, Игнат, что ещё необычного ты примечал в поведении отче.

– В каком смысле необычного? – шмыгнул тот носом. – Для человека?

– Нет, бля, для грёбанного мутанта, – огрызнулся Стас. – Тебе есть с чем сравнивать?

– Не с чем, – перекрестился Игнат. – Ей богу.

– Так было что-то необычное? – напомнил я перепуганному звонарю вопрос.

– Ну, так-то особо ничего и не вспоминается. Разве что, ел он много. Необычно много, – просветлел Игнат лицом, радуясь представившейся возможности ввернуть требуемое определение. – И больше всё на мясное налегал. Иногда, даже в пост. Я ещё думал: «Глисты у него что ли?».

– Ускоренный метаболизм, – поделился экспертным мнением Павлов. – Не исключено, что его тело всё ещё находится в процессе строительства.

– А как давно этот Емельян у вас завёлся? – поинтересовался Станислав у Тараса.

– Э-э… Да уж лет десять, если не больше.

– И никто до сих пор не обращал внимания, что он ноги прячет?

– Так ведь это… Погоди. Да были у него ноги. Точно были! Помню, сапоги он остроносые носил.

– Когда?

– Годов пять назад. Наверное. Точно не скажу, не заострял я как-то внимания на его обувке. Так это что же получается…?

– Получается, что у тебя под носом десять лет зрел и расцветал опасный мутант, проповедующий общечеловеческие ценности. Как – сука! – можно быть такими тупыми? Вам скоро черти грехи отпускать будут.

– Подытожим, – взял я слово. – В наличии у нас одна половозрелая тварь, сильная и чертовски прыгучая. Об остальных её талантах, кроме богословских, нам ничего не известно, а новые таланты могут открыться с минуты на минуту, ибо в сдерживании дальнейшей трансформации, если таковое имело место быть, нужда у отче отпала. Помимо того, имеется более чем жизнеспособный помёт этого бородатого красавца, ныне рыскающий по лесам и терроризирующий работников местного агропромышленного комплекса. Посему постановляю – в целях воцарения мира и спокойствия на вверенной территории, всех убить. Вениаминыч, собирай мужиков, будем устраивать облаву.

– Как облаву? – выдохнул Тарас. – Это что же, нам их на вас гнать надо?! Вилами да топорами?! Там ведь не волки, их флажками не обложишь и криком не напугаешь!

– Не кипишуй. Ты знаешь, где у них логово?

– Откуда?

– И ты не знаешь? – обратился я к Игнату.

– Господь миловал.

– Значит, загонной охоты у нас не выйдет. На живца они сейчас тоже не клюнут. Придётся цепью лес прочёсывать, а для этого нужно много народа, человек сорок, как минимум. Разобьёмся на группы, в каждой по одному из нас, чтобы вас горемычных в обиду не дать, и пойдём. Рации есть?

– Нету, – тряхнул бородой староста.

– Это я чисто ради порядка спросил. Не тяните со сборами, хочу до темноты управиться. Ветошь раздобудь, побольше.

– Сделаю. А зачем?

– Для факелов, если не вернёмся засветло.

Через пять минут зазвенел набат, и на площадь перед церковью начало стягиваться местное народонаселение. Многие пришли уже вооружившись.

– Все вы знаете о сегодняшнем происшествии! – начал староста, используя наш грузовик в качестве трибуны. – Поэтому обойдёмся без лишней болтовни, время дорого! Проблема требует немедленного решения! Эта тварь, и её выродки сейчас где-то в лесу, замышляют очередное нападение на наш родной город! И мы, как истинные кадомцы, должны сплотиться перед лицом новой угрозы! Только совместными усилиями нам удастся…