В 1594 году шведские дипломаты заявляют русским послам, в ответ на их требование не чинить препятствий морской торговле иноземцев с Московским государством: «Мимо Ревеля и Выборга торговых людей в Иван-город и Нарву с их товарами нам не пропускать, потому что море наше и в том мы вольны».

«Великая восточная программа» будет выполнена частично, усилиями Карла IX (1604—1610) и Густава II Адольфа (1611—1632), который заключит с новым московским государем Михаилом Фёдоровичем Романовым Столбовский мир (1617). Обессиленная Смутой Россия надолго потеряет выход к Балтике.

Густав II Адольф создаёт новую армию на основе рекрутского набора. Шведские полки первыми в Европе комплектуются солдатами, набранными в одной местности, и получают названия по месту набора призывников. Уже в начале 1620-х годов датский посол в Стокгольме доносит, что шведская королевская пехота «ловко обучена и хорошо вооружена».

Боевой дух шведской армии чрезвычайно высок, что объясняется особым религиозным настроем её солдат и офицеров. Презрение к смерти новые викинги черпают из протестантского учения о Божественном Предопределении. Этот настрой поддерживается полковыми священниками. Пасторы внушают своей пастве в мундирах фатальное восприятие войны. Например, при штурме артиллерийских батарей, всегда связанном с крупными потерями, солдатам предписывается идти в атаку в полный рост, с высоко поднятой головой и думать, что без воли Божией ни одна пуля не заденет никого из них. В опасные моменты сражения священники выходят на поле боя и поддерживают паству словом. Многие из них погибают под пулями врага. После сражения пасторы, говоря об убитых, вновь подчёркивают, что на всё воля Божья.

Религия нужна также для поддержания в солдатах жестокости: слова «кара» и «месть» не сходят с языка протестантских проповедников, которые с восторгом воскрешают перед своими духовными чадами страшные сцены Ветхого Завета, где воины Иисуса Навина истребляют в Земле обетованной поголовно не только язычников, но даже их скот.

Вскоре представляется случай опробовать новую армию в деле. В 1618 году в Чехии, входившей тогда в состав Священной Римской империи, монахи двух аббатств разрушили близлежащие ропаты – молитвенные дома чешских протестантов. Возмущённые протестанты являются в Прагу к наместникам императора и после оскорбительного отказа удовлетворить их жалобу выбрасывают имперских чиновников из окон. К счастью, те падают в мусорную яму и остаются невредимы. Но император, посчитав действия протестантов личным оскорблением, приказывает армии как следует проучить мятежников.

Эти события послужат прологом к Тридцатилетней войне, в которую окажется втянуто большинство европейских государств. Все будут говорить о защите свободы совести, и под этим предлогом преследовать собственные цели: северные германские княжества – отстаивать свою независимость и приверженность лютеранству; южные католические княжества попытаются вернуть северные к истинной вере и одновременно не допустить усиления императорской власти; Австрия понадеется подчинить себе Германию, Франция – ослабить Австрию. В результате возникнет серьёзная опасность, что благами религиозной свободы в Германии некому будет пользоваться – страна потеряет в этой войне почти половину населения!

Имперские полководцы Валленштейн и Тилли наносят чехам страшное поражение у Белой Горы под Прагой (1620) и затем опустошают Данию, оказавшую помощь протестантам. К 1629 году реставрация католицизма в Германии кажется свершившимся фактом.

Густав Адольф не спешит ввязываться в европейскую войну и старается вначале создать удобный плацдарм для военных операций. Результатом этих усилий становится присоединение к Швеции Лифляндии, взятие Риги и упрочение позиций на Балтике. Действия шведского короля вызывают протест других стран. «Когда я зачерпнул только ведро воды из Балтийского моря, меня заподозрили в том, что я выпил всё море», – лицемерно жалуется Густав Адольф, до поры до времени скрывая свою мечту сделать Балтийское море «шведским озером».

Вскоре, однако, он признаёт: «Дело зашло теперь так далеко, что все те войны, которые ведутся в Европе, смешались в одну». От его взгляда не укрылось стремление Валленштейна утвердить власть германского императора на Балтике и создать там имперский флот. В конце 1629 года король извещает риксдаг (шведский парламент), что доводы в пользу вмешательства в европейскую войну «очень вески: они ясно убеждают нас в том, что если мы не продолжим наши военные действия, то скоро будем стоять перед опасностью захвата врагом всего Балтийского моря, что приведёт к господству его над нами», и предупреждает: «Как только немцы покончат с Данией, огонь перекинется к нам».

Мнения депутатов риксдага по этому вопросу не отличаются разнообразием: дворяне говорят, что лучше вести войну «возможно дальше от наших границ», а крестьяне сходятся на том, что будет правильнее «пустить наших коней за забор врага, чем их коней – за наш». Окончательный вердикт риксдага гласит: «Лучше и благоразумнее будет, чтобы его королевское величество отправился с оружием и вёл переговоры, надев шлем на голову».

В середине лета 1630 года «снежный король» высаживается в Померании с отборной армией. Имперский полководец Тилли – ревностный католик, который гордится тем, что ни разу не притронулся к вину и женщине, решает жестокими мерами в корне пресечь любые попытки немецких протестантов оказать помощь шведам. По его приказу имперские войска предают огню и мечу протестантский город Магдебург в Восточной Пруссии. По окончании экзекуции Тилли с гордостью заявляет, что «со времён разрушения Трои и Иерусалима мир не знал такой катастрофы».

7 сентября 1631 года шведы и имперцы сходятся при Лейпциге. Даже внешне с первого взгляда понятно, кому должна достаться победа. «Наша армия, – пишет шведский дипломат Юхан Адлер Сальвиус, – проведшая целый год в непрерывных тяжёлых походах, выглядела жалкой, потёртой и грязной по сравнению с позолоченной, покрытой серебром, украшенной перьями имперской армией. Наши шведские и финские лошадки казались маленькими по сравнению с огромными немецкими лошадьми. По наружному своему виду наши крестьянские парни сильно уступали солдатам Тилли с их римскими носами и закрученными усами». Но сила шведов, по словам дипломата, была в том, что они «с победами прошли почти вокруг всего Балтийского моря».

Первый удар имперских войск сокрушает 17-тысячный союзный саксонский корпус, и 23 тысячи солдат Густава Адольфа остаются лицом к лицу с 32-тысячной армией непобедимого Тилли. Но шведы вырывают победу из рук имперского полководца. После шестичасового боя армия Тилли наголову разбита. «Я смешал его с грязью!» – восклицает Густав Адольф, объезжая поле сражения.

Поражение Тилли вызывает всеобщее изумление. Европейские дипломаты пишут о «новом викингстве», и сравнение шведской армии с викингами древних саг быстро входит в моду.

Шведский флот тоже готов поддержать былую славу скандинавских мореходов. В 1631 году шведы строят форт Христина на реке Делавар в Северной Америке и захватывают часть Гвинеи. Однако Америка вновь отторгает скандинавских пришельцев: эти колонии будут потеряны при Карле X Густаве.

Жизнь Густава Адольфа обрывается в бою, как и положено конунгу. Ранним туманным утром 16 ноября 1632 года он атакует при Лютцене позиции имперских войск, которые теперь возглавляет Валленштейн – удачливый авантюрист, не чуждый величественных замыслов, с непреклонной верой в свою «счастливую звезду». В первой же рукопашной схватке двух конниц Густав Адольф получает пистолетную пулю и падает наземь, пронзённый ударами нескольких шпаг. Над умирающим воином в роскошных доспехах склоняется австрийский кирасир.

– Кто вы?

– Я был шведским королём, – доносится в ответ предсмертный хрип.

Смерть Густава Адольфа скрывают от шведских солдат. Противники весь день не уступают друг другу своих позиций, но по окончании сражения Валленштейн, тоже получивший ранение, уходит из Саксонии, чем даёт повод считать себя побеждённым.