И вот приперлась эта журналистка, по имени Люба, попросила рюмку коньяку, я глазами хлопаю, а Аделька хвать сумку - и в магазин, а та, как будто того и ждала - шасть ко мне и этаким низким голосом говорит - "Я помню вашу серию обнаженной натуры, потом вы продолжили эту тенденцию в серии посвященной дикой природе и любви, а теперь сделали паузу, все больше работаете в области натюрморта, а почемюю?"
И стало мне от ее похотливого взгляда жутко и тоскливо... И я стал говорить в ее диктофон:
- Видите ли, тема любви и природы требует предельной искренности, даже некоторой наивности от художника, а я, уехав из деревни, где специально провел год, чтобы оторваться от городской суеты - снова погряз в жизни мегаполиса со всем его грохотом, темпом, со всем цинизмом и поспешностью и теперь понимаю, что серию " Дикая любовь" смогу продолжить только в будущем, - а она этак лукаво на меня смотрит и говорит:
- Правильно ли я вас поняла ? Значит рисуя любовь, художник сам должен быть влюблен, рисуя обнаженную натуру - сам обнажен... - и подло снимает платье через голову.
- Да отстаньте вы от меня с вашей еблей!!! - завопил я, но было поздно...
А потом, в самый разгар, входит Адель, истерически кричит и ломает руки (мне), и требует, чтобы я тут же доказал, что люблю ее больше чем эту лахудру, и они набрасываются на меня вдвоем, но вместо секса начинают просто бить, и оторвавшись на мне как на боксерской груше отваливаются к стенам и усталая Адель говорит этой борзописке - " Ну ведь правда, он прелесть! Что я тебе говорила!" - и две стервы сходятся и целуют друг друга в щечку. Я отнял у них коньяк, залпом его выпил и забылся.
Утром, когда я проснулся от треска в голове, я увидел, что две гадюки лежат в обнимочку на моем диване, а я - на полу, без одеяла, без подушки, а на столе - шампанское и еще коньяк, а главное - остатки пюре и котлет, и салат из крабов зараза, а меня хоть бы кто так кормил...
И тут - звонок в дверь. Я поплелся открывать, а там стоит подонок, правда тогда я еще не знал, что это подонок, но теперь могу сказать вам это абсолютно точно. Он был в протертых штанах, с котомкой, с целой огромной сумкой работ, и с каким-то маленьким, педерастическим этюдничком. Он отрекомендовался Евгением, а по фамилии - это ж придумать - Ягненковым. Мол приехал, жить негде, ваш адрес дали. Ну, не выгонишь же - как никак, художник.
Две лярвы с дивана, как только его увидели, тут же скок со стола - давай о нем заботиться. А он во всех смыслах голодный с дороги, и так перед ними и этак красуется, и слово какое умное скажет вовремя, ориентируясь по контексту, и еще чего... Ну.думаю, подожди, они тебе скоро навешают, как мне вчера, но ты пока порадуйся... Приехал пять минут тому, а тебе уже и шампанское, и крабы, а меня разве что на хер не послали, и только я подумал, а мне говорят
- Володя, сходи в гастроном, купи там чего-нибудь еще!!!
Ну уж хрен вам, думаю, я на все тут смотреть останусь, на что у вас, гадюк, совести хватит. На все хватило.
Мне бы его выгнать - да ведь пожалел гаденыша. Я не удивился, когда оказалось, что в плане галереи моя выставка заменяется его выставкой ( Женя уедет, а тебе мы еще организуем!), что Жене вот-вот ехать во Францию ( Жене же рудно пробиваться из Сыктывкара, тебе то мы всегда успеем сделать) , что Женины работы решил купить какой-то Муденшайссер из городка Бирштром-Фишкопф земли Шванцвальд, я уже ничему не удивлялся.
Но в ярость я пришел, когда увидел, что в Жениной комнате на его станке стоит мой холст из серии "Дикая любовь", бездарно замалеванный портретиком какой-то костлявой бляди, в которой я не без труда узнал по родинке под пупом Адель... Ему было лень даже холст загрунтовать, теперь у него и деньги, и Франция, и выставка вот-вот, а он как позорный сортирный ерш, ворует мои работы и замазывает их своим говном!!!Ебет моих баб, живет у меня дома, и при этом еще и уничтожает мою "Дикую любовь"!!!
Я осмотрел его картинки - и увидел еще два моих холстика, так же записанных. И я понял - надо мстить. Все старые работы я спрятал в шкаф под замок, три дня грунтовал на даче у друга холсты сходного формата и быстро, по памяти, замалевывал их маслом и еще кое-чем, напоминавшим мою дикую серию. За два дня до открытия выставки я с радостью обнаружил, что среди предназначенных на нее работ Женя поставил и заранее мною заготовленную, я знал, что от такого формата он ни за что не откажется!!!
Адель со своей гнусной подругой зашли ко мне, и глядя на мои обманные свеженакрашенные работы, хором сказали :
- Нет, Володя, все-таки мы были ослеплены твоей личностью, но работы сами по себе черезчур торопливы, непроработанны. Их никак нельзя было выставлять, ты сам же скажешь нам спасибо...- торжествуя в душе, я смиренно им отвечал:
- Мне очень жаль, что я вас разочаровал...- и грустно побрел на кухню.
И тут на кухне я вдруг загрустил по-настоящему. Я плевать хотел на его выставки и Франции, я в гробу видел его победы над Аделькой, которая меня продавала то там, то сям, но неужели этим двум блядям действительно настолько плевать на мою работу, неужели смазливый щенок с длинным хуем и откровенно недоделанными, недодуманными, недоросшими картинками мог во так просто снести мою серию, которую даже не запомнили. Пообщавшись с двумя этими бабами, я заметил, что Аделька хваткая баба, но в живописи соображает меньше, чем в своем любимом занятии, но стерва-журналистка, та кое-что все же кумекала, и мне было обидно разочароваться, они поверив в меня, заставили меня самого в кои-то веки это сделать, и потом я снова осатлся один, но вопрос, меня мучивший был посложнее: "А может, в этом просто никто вообще нигде, никогда и ничего не понимал и не понимает? И это все обман? И это все - просто ложь и лицемерие? Что же я делаю, на что я положил тридцать шесть лет, прожитых мной на свете, какого черта я поверил каким-то там великим, и какие же они великие, если две бляди с совковым верхним образованием опровергают их, даже не вступая с ними ни в какой спор? И что же будет теперь со мной - поздновато мне осваивать искусство жить по привычке, и как..."
Тут на плечо мне ложится рука, и я вижу, что это рука журналистки этой, которая какого-то черта гладит меня по щеке.
