- Что-то случилось? - неприветливо спросила Александра. - Может, я смогу чем-то помочь?

   - Нет, спасибо, - сказала Алёна и испугалась собственного голоса, ломкого, как ветки давно высохшего дерева. - Если можно, воды.

   Пётр Петрович побежал за водой. Александра же не сдвинулась с места. Она нависала над Алёной всей своей внушительной массой. Алена, не смея пошевелиться, смотрела в пол, на собственные колени, обтянутые коричневыми брюками, на ноги Александры, обутые в домашние мягкие туфли, на её голые толстые щиколотки. Грубый голос зазвучал над самой макушкой:

   - Я пыталась ввести вас в курс дела, но вы не стали меня слушать, а ты ещё и высмеяла на пустом месте. Возможно, жителям мегаполисов наши обычаи кажутся варварскими, но за любыми предрассудками стоит в первую очередь живая история, а история не потерпит, чтобы с ней обращались небрежно. Я могла бы тебе объяснить, что происходит, но зачем метать бисер перед свиньями? Скажу только одно... так сказать, бесплатный совет. Никогда не закрывай глаза. - Алёна почувствовала, как палец с острым ногтем упёрся ей в лоб, и подавила желание зажмуриться. - Ты сказала, что ни во что не веришь, но ты должна поверить собственным глазам. Рано или поздно оно проявится - то, что держит всех нас здесь. Ты увидишь его во всём своём страшном великолепии. Пока что ты можешь только чувствовать - и списывать на собственную шальную голову, на воздух, депрессивную архитектуру, пыльцу растений или местных жителей с тараканами в головах, - но однажды ты увидишь. Я тебе это обещаю. Теперь иди. Твоя машина подъехала.

   Алёна встала и как робот проследовала к дверям. Она бы, наверное, разбила себе лоб о монументальные двери, если бы вернувшийся вовремя портье со стаканом воды в одной руке и с зонтом в другой не открыл их перед ней. Он поправил у неё на плечах пальто и вручил зонт-тросточку, который она прижала к груди как ребёнка - ребёнка, которого она никогда не сможет выносить и родить. Если не случится чуда.

   От воды она отказалась.

   Блог на livejournal.com. 01 мая, 19:14. Где они? Где они?

   ...Я попросил прощения у сестрички. Кажется, теперь она меня боялась. Я надеялся, что её тело восстановится, но всё было как раньше. Я подошёл и сказал: "Прости меня!" Волосы, заляпанные кровью, сбитые в колтуны, не торопились ко мне тянуться, глазок был непривычно чёрным, будто с той стороны его залепили жвачкой.

   У меня, наконец, появилась гипотеза относительно её имени. В ворохе пыльных свидетельств о рождении, налогах, справках, принадлежащих уже несуществующей стране, фигурировало множество имён, в которых впору было запутаться, но одна из фотографий оказалась подписана. Здесь две девочки, смеясь, обнимают отца, а третья, самая нетерпеливая, тянет его за край рубахи: "Мол, пошли, пойдём скорее, нужно перевернуть мир! Иначе всё пропустим, и мир, принадлежащий нам по праву, перевернёт кто-то другой". Отец улыбается широкой улыбкой счастливого человека. Такую невозможно сымитировать.

   Фотография была подписана необычно - прямо по лицевой стороне, красивым каллиграфическим почерком. Под каждой из девочек стояло имя.

   "Мария, Анна и Ольга играют с папой. 1979 г."

   Я трогал пальцем лицо мужчины. Как мог он стать... тем, что я видел в своей комнате? Как эта улыбка, эти ямочки у щёк могли превратиться в оскал и нездорово поблёскивающую бледную кожу со щетиной, похожей на рябь на поверхности беспокойного моря? Воистину, человек напоминает бесстрашного акробата, что идёт по натянутой над пропастью струне и глядит вперёд - в сторону своей мечты, в сторону своего маленького человеческого счастья! - с улыбкой. Но у пропасти есть то, чего часто не хватает людям, у неё есть терпение, и она будет ждать, пока в минуты слабости наш отважный акробат не пошатнётся. И тогда уж постарается не упустить своего.

   Я рассматривал и другие лица, в надежде понять, кто из них стал сестрицей-в-двери, в конце концов пришёл к выводу, что это либо Ольга, либо Анна. Это старшие сёстры, и между ними чувствовалось сходство. Начиная с длинны и цвета волос, и заканчивая одинаковой формой подбородка и рисунком бровей. Вот только... я быстро перебрал другие фотографии, сравнивая лица. Теперь я без труда их отличал. Вектор у этих двух людей был разный. Если б над головами девчушек был флигель, у Ольги он показывал бы в сторону семейного очага, спокойного времяпрепровождения в кресле, а у Анны - прочь из дома, из двора, из города, посмотреть другие миры, прежде чем выбрать для себя тот, что станет домом. Именно такие люди рано или поздно начинают называть родителей стариками, непременно с лёгкой снисходительностью в голосе. Если они и возвращаются в семейное гнёздышко, то только для того, чтобы рассказать всем, кто готов слушать, об удивительных изобретениях, которые видели там, за границей маленького мирка.

   Второй раз я пришёл к двери с кипой фотографий у груди. Потоптался с минуту, изучая причинённые мной повреждения и стараясь залить водой скепсиса жгучий стыд. Спросил, стараясь, чтобы в моём голосе звучало как можно меньше эмоций.

   "Как тебя зовут? Анна? Ольга?"

   Стена безмолвствовала. Я слышал её хриплое дыхание - дыхание человека, лежащего в коме на больничной койке. Повысил голос, пытаясь пробудить её от шаткого забытья:

   "Ольга?... Или Анна?"

   На этот раз сестрица отозвалась. Она заворочалась в своём каркасе; глазок ожил.

   "Ольга? Анна?"

   Ольгу она проигнорировала. Зато на второе имя ритм дыхания чуть изменился. Не отдавая себе полностью отчёта, что же я всё-таки творю, я освободил от фотографий одну руку и дотронулся до искорёженной плоти.

   "Прости меня, Анна... - хрипел я. - Я причинил тебе боль... думал, что смогу выбраться, но ты здесь не причём. Ты такой же узник".

   Ну конечно, такой человек, каким была Анна, мог попытаться сбежать из-под материнского гнёта (настало время посмотреть правде в глаза). Судя по всему, попытка эта была обречена на провал: её замуровали в дверь, поставили на страже. Ольга же из тех, кто вечно будет сидеть в своей башне, стоически перенося невзгоды и горести, что раз за разом падают ей на плечи. Весь бунт, на который она оказалась способна, был карманным, потаённым, а именно - участие в заговоре сестёр - помните рисунки на кроватях? - и сольное выступление в виде этого нелепого, вырезанного ножом имени, робкого напоминания: "Я ещё жива".