- Всё ведь началось с нас, - Юрий показал на заляпанное окно. - Мы успешно исполнили свою роль. Роль разведки и отвлекающего манёвра. Вряд ли он захочет нас видеть. Оставь его в покое.
Лицо Алёны приобрело выражение "я лучше тебя знаю что делать", так хорошо знакомое Хорю. Она больше не искала, где спрятался мальчик - пока не искала, - теперь её внимание привлекла картонная коробка со сбитыми углами, всё так же валявшаяся на полу. Девушка наклонилась, чтобы поднять её, и Юра не сделал ни единого движения, чтобы ей помешать. Это был фокус, в тайну которого ему хотелось проникнуть не меньше, чем убраться отсюда подобру-поздорову.
Но вмешался случай. Звук мотора мужчина слышал уже давно, однако обратил на него внимание, только когда шум покрышек затих на подъездной дорожке дома, в котором они находились. Хлопнула дверь.
- Бежим! - сказал он. - Наверх, как пришли.
Пожарная лестница спускалась с южного торца дома, окно выходило туда же. Подъездная дорожка и фасад дома были с западной стороны.
Алёна уронила коробку (внутри что-то мягко стукнулось о стенки), и они понеслись наверх, перепрыгивая через две ступеньки. Бросились в объятья занавесок и, по пожарной лестнице выбравшись на крышу, притаились в ворохе листьев на плоском её участке. Машина, стоявшая на подъездной дорожке, совсем не походила на легковой автомобиль. Это был "ГАЗик" с оранжевой линией вдоль борта, из которого, лениво покачиваясь и покуривая сигареты, вылезли двое мужчин. Уперев руки в бока, они разглядывали перегородившее дорогу дерево. Юре было прекрасно видно содержимое кузова: там валялись каски, бензопилы, топоры, какие-то пустые канистры да майка одного из мужчин, который светил отвисшим брюшком и загорелыми плечами (было решительно непонятно, как он мог получить хоть какой-то загар при такой погоде).
Ложная тревога.
Клоунов нигде не наблюдалось. Они словно растворились в воздухе... или, набрав в лёгкие воздуха, уплыли по канализации - почему нет?
Супруги спустились по пожарной лестнице, отряхнулись за углом, выбрали друг у друга из волос листья и, обогнув рабочих, которые уже вовсю пилили ветки, пошли прочь. Хорь поддерживал Алёну за локоть. Она была явно не в себе. Алкоголики снова выползли под залежавшиеся, словно перина на дачной раскладушке, небеса; в центре двора дородная женщина с накрученными на бигуди волосами развешивала на верёвках бельё. Сначала Юрий подумал, что все они смотрят как работают сотрудники коммунальной службы, но потом понял: глаза не отрываются от них двоих. Они всё слышали и, может, даже видели что-то через окна, - холодея, подумал он, - но не торопились помочь. Словно знали что-то... что-то, что не давало им двинуться с места. А может, вызвали полицию?
4.
- Всё это просто дико, - сказала Алёна, когда тесный тупик выпустил их на относительный простор улиц, где на газонах росли розовые кусты с сочными, остро благоухающими жёлтыми цветами; их запах сам по себе обладал шипами и карябал горло. Дома тесно смыкались друг с другом и походили на стенки картонной коробки, по дну которой бродили предоставленные сами себе игрушки.
- Да, - сказал Юрий. Что ему сейчас по-настоящему хотелось, так это опрокинуть в себя стопку чего-нибудь горячительного. И ещё одну. И ещё. До тех пор, пока сознание не превратится из геометрической фигуры с острыми углами в кляксу, а вопросы, которые разум непрерывно задаёт сознанию, не потеряют свою насущность, превратившись в ненавязчивое бормотание.
Алёна освободилась от руки мужа и сильно потёрла виски, будто там, изнутри, пытается проклюнуться птенец.
- Знаешь, я всегда, с самого детства могла видеть сквозь маски. И с самого детства знала, что клоуны и бродячие артисты - несчастные, потерянные души, что веселя других, вряд ли когда-нибудь сами испытывали радость. Помню, как ходила с мамой и с папой в цирк. Мне было тогда лет семь или около того.
Юра усадил её за стол крошечного уличного кафе - под навесом кроме них никого не было. После такого потрясения не мешало бы выпить хотя бы горячего кофе. За стойкой высился холодильник с пивом - выглядел он очень заманчиво, но учитель сделал над собой усилие, подумав, что, возможно, подъехавшая полиция проявит к ним снисхождение, если они оба будут трезвыми, с большей лёгкостью поверив в рассказ о чокнутых клоунах.
Куда большее, чем гипотетические проблемы с законом, его волновала жена, которая продолжала говорить, глядя в одну точку.
- Мы сидели аж на самом первом ряду. Проносившиеся по кругу пони обдавали нас потом, и я много смеялась... сначала. А потом, когда первая тройка артистов подошла ближе чтобы поклониться, я увидела их лица, и ни на что не могла больше смотреть до самого конца представления. Они были закованы в невидимые кандалы. Они улыбались, но эта улыбка словно вырезана из бумаги. Слышишь меня? Ты замечал когда-нибудь что-нибудь подобное? Я видела, что они занимаются совсем не тем, о чём мечтали. У них были разбитые сердца, у всех до единого. Мама сказала, что зверюшки живут в тесных вольерах и клетках, оттого они с таким удовольствием бегают по арене, и я решила, что артистов тоже держат за решёткой... До сих пор думаю, что в каком-то смысле так и есть. От них осталась только оболочка, душа же спрятана где-то в напёрстке на полке у толстого цыгана с руками, унизанными перстнями.
Она слабо улыбнулась.
- Мама сказала, что цирком - как и любыми цирками в мире - руководят цыгане, и нам с папой стоило немалых усилий уговорить её сесть на первый ряд. Она боялась, что где-нибудь ближе к концу программы кто-нибудь покажет фокус, и я исчезну со своего места навсегда.
Она помолчала, размешивая в кружке густую чёрную жидкость из автомата (ни обслуживающего персонала, ни хозяина заведения нигде не было видно), и потом спросила:
- Так почему же мы с ними пошли?
Она задавала этот вопрос в первую очередь себе, слегка переиначив его с "как я не разглядела этого в карлице и Брадобрее?"
Юра решил ответить сразу на второй. Он погладил её по руке и сказал:
- Ты не виновата. Может, они на самом деле не соображали что делали?