- "Мертвецов" не говорят, а найденных погибшими - причастный оборот, твою мать. Ты же не хочешь прослыть заумным тормозом, ляпнув перед ребятами что-нибудь подобное? Скажи лучше "жертв преступления" или просто "жертв", не ошибёшься.

   Толстяк поскрёб в затылке.

   - Одна из жертв прибыла издалека. Я имею в виду, прибыла до того, как была убита. И, скорее всего, проживала в той же гостинице, что и вы. Вы могли бы посодействовать. Пройти с нами на опознание.

   Второй полицейский выбрался из машины. Дождь его, похоже, не смущал. Сероватая, с металлическим отливом кожа говорила о том, что мужчина не привык часто находиться на солнце. Он костляв, как сама смерть, с багровым волдырём на носу и блестящими глазами. На скуластом лице ни следа растительности, а волосы, короткие и чёрные, словно у головореза из старых фильмов с Джеком Николсоном, стояли торчком. На чёрной куртке-дождевике, только начавшей подсыхать после предыдущей прогулки, расцветали крапинки влаги. На груди блестел значок с номером.

   - Это недалеко, - сказал он спокойным голосом. - Отнимем у вас не более пяти минут. Вон там, за деревьями, есть поляна.

   Каковы шансы, что это окажется Виль Сергеевич? Настало время быть честным с самим собой: достаточно большие. Юра вспомнил хлопки в ладоши посреди ночи, вспомнил, как он бежал, вслепую прыгая через поваленные сосны и кустарник, как чудом сумел оторваться, не споткнуться о корень, не налететь на дерево. Если это мистер Бабочка... он не хотел бы видеть его лицо, замершее навеки в момент осознания, что ему не выкарабкаться. Что его поиски закончились, едва успев начаться - и где? В самом неприятном месте на земле.

   Учитель сделал вид, что обдумывает предложение полицейских, после чего покачал головой.

   - Я боюсь вида крови. Вам же не хочется тащить меня потом обратно и давать нюхать нашатырь? А мне не улыбается, очнувшись, обнаружить себя рядом с двумя трупами.

   Худой подошёл ближе и остановился рядом со своим товарищем.

   - Мы настаиваем.

   Юра не ответил. Он смотрел вниз, будто пятиклассник, что очнулся у доски и теперь пытается вспомнить на какой предмет пришёл. Щёки его стремительно бледнели, хотя под тенью зонта это не было заметно. Дыхание участилось, брюки принялись отчаянно колоться, но Юра не сделал попытки переменить позы. Его занимало другое. Отражение второго полицейского в луже.

   - Я с вами не пойду.

   Худой вздохнул.

   - Ваня, ты сделал фотографии?

   Толстый покачал головой.

   - Сделал, но отдал фотоаппарат Михалычу. Он в отдел поехал.

   - Тогда я расскажу. Это мужчина лет пятидесяти или пятидесяти пяти. Рост примерно метр семьдесят пять. Полный, широкоплечий. Одет в коричневую болоньевую куртку, тёмно-серый пиджак в тонкую полоску. Белая рубашка. Брюки, вот вроде как на вас. Рот набит землёй, а челюсть сломана в нескольких местах. Одежда разорвана, на теле многочисленные синяки от ударов тупыми предметами, в животе дыра, которую проделали чем-то острым, - бездушное лицо полицейского перечеркнула ухмылка. Он поводил в воздухе пальцем. - Почти как котёнок, которого бросили в стиральную машину и оставили на полтора часа. Смерть наступила от полученных травм, приблизительно в двенадцать ночи. Вы уже спали в это время, правда? Или выпивали в баре "Дилижанса", болтая с постояльцами, а? Они, конечно, видели вас там?

   Юра почувствовал, как у него всё холодеет внутри. Непроизвольно он наклонил зонт, словно собираясь выставить его перед собой как щит, и за шиворот начала капать вода.

   - Шеф, - зашептал толстяк. Его лицо стало похоже на морду панды, которой отдавили лапу. - А, шеф? Разве так можно?

   Юра не отвечал. Он прикидывал в уме расстояние. Их разделяло примерно метра два. Стены зданий за дорогой излучали враждебный холод.

   - Подойдите-ка сюда, - миролюбиво посоветовал оставшийся неназванным служитель закона. - Запишете для нас свой телефон. Сразу, как мы освободимся - пойдём осмотрим вашу машину. Тут-то вы и понадобитесь, с документами, техническим свидетельством и показаниями.

   - Я лучше позвоню на горячую линию, - сказал Юра, сделав шаг назад. Он смотрел на свои ноги с изумлением, как на лучших друзей, что сговорились за его спиной и устроили какую-нибудь обидную подлянку.

   Худой полицейский посмотрел на часы. Когда он поднял глаза, Юры уже не было. Толстяк дёргал его за рукав.

   - Товарищ сержант! Он сбежал! Что делать-то? Догонять? Стой! - последнее слово было сказано громким голосом и адресовано, кажется, всему промокшему городу.

   Сержант достал из внутреннего кармана куртки сигарету. Наклонился, торопясь щёлкнуть зажигалкой.

   - Оставь. Этот малый слишком уж беспокойно себя ведёт. Мы его ещё увидим. Я его ещё увижу.

   - Беспокойный, ага... я сразу понял, - толстяк нагнулся и через открытое окно взял с переднего сиденья журнал. Раскрыл его над головой, укрываясь от дождя. Он не торопился залезать внутрь. - Кто попало в такую рань не шляется, да и машины, скорее всего, никакой нет. И всё же - за что вы к с ним так? Вы же его до усрачки напугали... а как жмурика описывали, аж дрожь брала! Там же далеко не всё так страшно было. Просто огрели его чем-то по голове, натоптали рядом, бросили пару бутылок, да смылись. Мне даже показалось сначала, что он дышит. Какая ещё дыра в животе?

   Он ждал ответа как высшего откровения, сверля глазами блестящую бляху на груди шефа, а потом плюнул и пошёл к обочине - отлить. Сержант не сводил взгляда с узла горизонтальных и вертикальных линей, которые неведомая паучиха скрупулёзно плела в течение не одной сотни лет.

   - Потому что далеко не всё, что ты видишь своими заплывшими жиром глазами, есть истина в последней инстанции, мой обильно потеющий друг, - сказал он едва слышно. - Слишком много вокруг вещей, скрытых от взгляда недостойных, избегающих их слуха и пролетающих мимо ноздрей. Слишком много вещей, которые ещё не случились, но обязательно произойдут.