В любые времена бритва требовалась мне не чаще, чем раз в неделю. Папаня называл меня девчонкой за то, что я пользовался маминым эпилятором. Свою бритву мне никто не торопился покупать, а отцовской я не касался - зазубренная, вся в подтёках мыла, с искривлённой рукояткой, злобная, отхватит палец - только протяни! Два лезвия изрядно погрызла ржавчина, третье отсутствовало. Не помню, чтобы папа хоть раз менял там головку.

   С чувством некоторого извращённого удовлетворения я готовился увидеть щетину, но на меня смотрело лицо ребёнка. Рот кривился, словно повторяя рисунок плеч - ухмылка это или гримаса боли, теперь не поймёшь. Глаза выцвели, точно через них постоянно дул ветер. Да, это странное лицо, незнакомое тело - я.

   Да, чуть не забыл. Кажется, я уже упоминал о многообразии форм?.. Сегодня днём меня ждал на потолке огромный мохнатый паук.

   "А я здесь когда-то хозяином был", - вежливо представился я. Но его, похоже, интересовали только бестолковые крыланы-комары, которых он хватал прямо на лету, скатывал в равномерно-круглый шар и невозмутимо поедал.

   Стёкла покрываются грязью, как стенки аквариума - тиной. Стараюсь протирать по мере возможности.

   Глава 12. Голоса нерождённых детей.

   1.

   Пётр Петрович забрал из трясущихся рук бирки и окинул Юру подозрительным взглядом.

   - Словно привидение увидели.

   - Да нет, всё в порядке, - Хорь криво улыбнулся. - Бессонная ночь. Даже сейчас прилечь не получится. Есть дела, которые не терпят отлагательств.

   Метрдотель покачал головой.

   - Хороший выбор, - похвалил он, потянувшись через стойку и смахнув с плеч свитера несколько катышков. - Никаких изысков, простая, непритязательная одежда. Знали бы вы, как часто под безукоризненным костюмом и в тон рубашке подобранным галстуком скрывается душевная пустота и чёрствость. С нашими постояльцами такого не происходит. Они все наполнены внутри. Даже те, кто забывает потом свою одежду.

   - Душевные люди, правда? - согласился Юра. Заметил вкрадчиво: - Быть может, каждый со своими тараканами, но... ведь другие сюда не приезжают.

   - Конечно, - Пётр Петрович приподнял одну бровь. Он совсем не стеснялся плюшевых складок своей пижамы на боках.

   Юра сделал следующий ход:

   - А потом? Смотрите, в этом свитере можно проделать дыру пальцем. Он такой ветхий, что рассыпается на глазах. И люди такие же: проковыряешь в них дыру и не заметишь, - он показал пальцем на своё сердце. - Сколько ваших постояльцев могли сохранить себя наполненными, живя здесь из недели в неделю, из года в год? Какими они были, когда вы заполняли следующую строчку: "Убыл... такого-то такого-то"?

   Хорь изобразил, как что-то пишет на стойке. Ему всё ещё было страшно, но он не мог остановиться. Любезная улыбка исчезла с лица Петра Петровича так быстро, что хотелось оглядеться и крикнуть: "Держите вора!".

   - Я не лезу в дела своих постояльцев, - довольно резко ответил он.

   - Конечно, не лезете, - подыграл Юра. - Ведь здесь не принято говорить о прошлом, как и о делах, что привели тебя в этот городишко.

   - Именно так. Мы здесь не задаём вопросов. А если бы такое было заведено, к примеру, для специальной анкеты - за пятьдесят лет я вряд ли получил бы больше дюжины вразумительных ответов.

   - Поэтому вы решили, что лучше, не зная подробностей, просто из года в год делать своё дело.

   Одну долгую секунду Юра думал, что Пётр Петрович сейчас взорвётся, и лихорадочно размышлял, не пойти ли на попятную и не пора ли уже принести извинения. Вены на скулах старика побагровели, тонкие губы трепетали, как листья лавра от движения воздуха. Но метрдотель совладал с собой. Он сделал три глубоких вдоха и сказал мягким, спокойным голосом, каким Юра старался говорить с буйными, трудными подростками, занимающими задние парты:

   - Люди приезжают сюда не за тем, чтобы их расспрашивали. У каждого есть на сердце ноша, которую следует облегчить. Дело, что не терпит отлагательств, как вы только что сказали... ведь прежние неспешные времена, времена, когда люди ехали в глушь чтобы отдохнуть от городской круговерти, к сожалению, миновали, и на первое место вышли деловые вопросы. Мало ли что нашему гостю потребовалось в здешних краях? Вопрос фамильный, сердечный, дело всей жизни... всякое может быть. Если нет денег - я предложу хорошую скидку или даже выдам ключ бесплатно. Наша здесь работа - по мере своих сил и не заботясь о заработке, служить роду человеческому. Дать угол, чтобы спать, и пищу, чтобы не умереть с голоду, посоветовать и подсказать. Вы зря на меня ополчились, молодой человек. Придёт время, и вы скажете "спасибо".

   - Не скажу, - теперь была очередь Юрия поддаться злобе. - Не знаю, что за эксперименты над людьми вы здесь ставите, но...

   Он хотел закончить в духе Кале Блумквиста и мистера Бабочки: "Я докопаюсь до правды", но вместо этого в сердцах шлёпнул по деревянной столешнице ладонью, повернулся и пошёл к выходу.

   - Лучше бы вы оставались в отеле, - сказал Пётр Петрович, когда Юра открыл внутреннюю дверь. Внешняя сотрясалась от порывов ветра. - Ночь - не время для прогулок. Даже мы, те, кто живёт тут с самого рождения, предпочитаем проводить это время суток в постели или на худой конец в кресле за чтением романа, тем более в такую погоду.

   Юра взглянул ещё раз на трясущуюся дверь и робко спросил:

   - Я могу одолжить один из ваших зонтов? Отсюда, с вешалки? Я был бы рад последовать совету, но мне нужно найти друга.

   - Конечно. Будьте осторожны. Что бы вы там ни думали, я стараюсь заботиться о вас как о себе самом. Ночью по улицам бродят только те, кому уже некуда податься. Такие, кто никому уже не нужен. Даже самому себе.

   В благожелательном напутствии особенно выделялось слово "никому". Ничего больше не говоря, Юра вышел под дождь.