В душе моей поют сиротские соборы, и белый снег метет меж сосен и берез, но те кого люблю, на приговоры скоры и грозный суд вершат не в шутку, а всерьез.
О, нам хотя б на грош смиренья и печали, безгневной тишины, безревностной любви! Мы смыслом изошли, мы духом обнищали, и жизнь у нас на лжи, а храмы - на крови
Мы рушим на века - и лишь на годы строим, мы давимся в гробах, а Божий мир широк. Игра не стоит свеч, и грустно быть героем, ни Богу, ни себе не в радость и не впрок.
А я один из тех, кто ведает и мямлит и напрягает слух пред мировым концом. Пока я вижу сны, еще я добрый Гамлет, но шпагу обнажу - и стану мертвецом.
Я на ветру продрог, я в оттепели вымок, заплутавшись в лесу, почуявши дымок, в кругу моих друзей, меж близких и любимых, о как я одинок! О как я одинок!
За прожитую жизнь у всех прошу прощенья и улыбаюсь всем, и плачу обо всех но как боится стих небратского прочтенья, как страшен для него ошибочный успех...
Уйдет вода из рек, и птиц не станет певчих, и окаянной тьмой затмится белый свет. Но попусту звенит дурацкий мой бубенчик о нищете мирской, о суете сует.
Уйдет вода из рек, и льды вернутся снова, и станет плотью тень, и оборвется нить. О как нас Бог зовет! А мы не слышим зова. И в мире ничего нельзя переменить.
Когда за мной придут, мы снова будем квиты. Ведь на земле никто ни в чем не виноват. А все ж мы все на ней одной виной повиты, и всем нам суждена одна дорога в ад.
1980
x x x
Ежевечерне я в своей молитве вверяю Богу душу и не знаю, проснусь с утра или ее на лифте опустят в ад или поднимут к раю.
Последнее совсем невероятно: я весь из фраз и верю больше фразам, чем бытию, мои грехи и пятна видны и невооруженным глазом.
Я все приму, на солнышке оттаяв, нет ни одной обиды незабытой; но Судный час, о чем смолчал Бердяев, встречать с виной страшнее, чем с обидой.
Как больно стать навеки виноватым, неискупимо и невозмещенно, перед сестрою или перед братом,к ним не дойдет и стон из бездны черной.
И все ж клянусь, что вся отвага Данта в часы тоски, прильнувшей к изголовью, не так надежна и не благодатна, как свет вины, усиленный любовью.
Все вглубь и ввысь! А не дойду до цели на то и жизнь, на то и воля Божья. Мне это все открылось в Коктебеле под шорох волн у черного подножья.
1984
СИЯНИЕ СНЕГОВ
Как зимой завершена обида темных лет! Какая в мире тишина! Какой на свете свет!
Сон мира сладок и глубок, с лицом, склоненным в снег, и тот, кто в мире одинок, в сей миг блаженней всех.
О, стыдно в эти дни роптать, отчаиваться, клясть, когда почиет благодать на чаявших упасть!
В морозной сини белый дым, деревья и дома,благословением святым прощает нас зима.
За все зловещие века, за всю беду и грусть младенческие облака сошли с небес на Русь.
В них радость - тернии купать рождественской звезде. И я люблю ее опять, как в детстве и в беде.
Земля простила всех иуд, и пир любви не скуп, и в небе ангелы поют, не разжимая губ.
Их свечи блестками парят, и я мою зажгу, чтоб бедный Галич был бы рад упавшему снежку.
О, сколько в мире мертвецов, а снег живее нас. А все ж и нам, в конце концов, пробьет последний час.
Молюсь небесности земной за то, что так щедра, а кто помолится со мной, те - брат мне и сестра.
И в жизни не было разлук, и в мире смерти нет, и серебреет в слове звук, преображенный в свет.
Приснись вам, люди, снег во сне, и я вам жизнь отдам глубинной вашей белизне, сияющим снегам.
1979
x x x
Сколько вы меня терпели!.. Я ж не зря поэтом прозван, как мальчишка Гекльберри, никогда не ставший взрослым.
Дар, что был неждан, непрошен, у меня в крови сиял он. Как родился, так и прожил дураком-провинциалом.
Не командовать, не драться, не учить, помилуй Боже,водку дул заради братства, книгам радовался больше.
Детство в людях не хранится, обстоятельства сильней нас,кто подался в заграницы, кто в работу, кто в семейность.
Я ж гонялся не за этим, я и жил, как будто не был, одержим и незаметен, между родиной и небом.
Убежденный, что в отчизне все напасти от нее же, я, наверно, в этой жизни лишь на смерть души не ?жил.
Кем-то проклят, всеми руган, скрючен, согнут и потаскан, доживаю с кротким другом в одиночестве бунтарском.
Сотня строчек обветшалых разве дело, разве радость? Бог назначил, я вещал их,дальше сами разбирайтесь.
Не о том, что за стеною, я писал, от горя горбясь, и горел передо мною обреченный Лилин образ...
Вас, избравших мерой сумрак, вас, обретших душу в деле, я люблю вас, неразумных, но не так, как вы хотели.
В чинном шелесте читален или так, для разговорца, глухо имя Чичибабин, нет такого стихотворца.
Поменяться сердцем не с кем, приотверзлась преисподня,все вы с Блоком, с Достоевским,я уйду от вас сегодня.
А когда настанет завтра, прозвенит ли мое слово в светлом царстве Александра Пушкина и Льва Толстого?
1986
x x x
Кто - в панике, кто - в ярости, а главная беда, что были мы товарищи, а стали господа.
Ох, господа и дамы! Рассыпался наш дом Бог весть теперь куда мы несемся и бредем.
Боюсь при свете свечек смотреть на образа: на лицах человечьих звериные глаза.
В сердцах не сохранится братающая высь, коль русский с украинцем спасаться разошлись.
Но злом налиты чаши и смерть уже в крови, а все спасенье наше в согласье и любви,
Не стану бить поклоны ни трону, ни рублю в любимую влюбленный все сущее люблю.
Спешу сказать всем людям, кто в смуте не оглох, что если мы полюбим, то в нас воскреснет Бог.
Сойдет тогда легко с нас проклятие времен, и исцеленный космос мы в жизнь свою вернем.
Попробуйте - влюбитесь,иного не дано,и станете как витязь, кем зло побеждено.
С души спадет дремота, остепенится прыть. Нельзя, любя кого-то, весь мир не полюбить.
1991
x x x
В лесу соловьином, где сон травяной, где доброе утро нам кто-то пропинькал, счастливые нашей небесной виной, мы бродим сегодня вчерашней тропинкой.
Доверившись чуду и слов лишены и вслушавшись сердцам в древесные думы, две темные нити в шитье тишины, светлеем и тихнем, свиваясь в одну, мы.
Без крова, без комнат венчальный наш дом, и нет нас печальней, и нет нас блаженней. Мы были когда-то и будем потом, пока не искупим земных прегрешений...
