Не понравился ему и Мини-сиам. Даже не сам Мини-сиам. Огромная площадка, уставленная уменьшенными копиями знаменитых архитектурных творений, действительно производила впечатление. И не только на них. Двигавшиеся параллельно две старушки-француженки деловито снимались на видеокамеру у каждого макета, отчетливо произнося название, – словно картошку окучивали. Приятно в самом деле запечатлеться в обнимку с храмом Василия Блаженного, панибратски оглаживая узорчатый его купол, – будто лысинку приятеля. Или, расставив ноги, пропустить меж них знаменитый лондонский мост, ощущая себя Гулливером в стране лилипутов. Так что сам Минисиам Коломнину как раз понравился. Не понравилось в Минисиаме. Потому что очевидно хорошо было Ларисе и Ознобихину. Вошедший в раж Николай беспрестанно снимал ее на видеокамеру, а та в свою очередь с хохотом принимала самые экзотические, на грани приличия позы. И чем веселей было им, тем в большую угрюмость впадал Коломнин. Так что до аттракциона слонов он доехал, едва разжимая губы. Теперь для него стало совершенно очевидно, что вся та особенная нежность, что очаровывала его в Ларисе и давала надежду, была всего-навсего жеманством опытной женщины, боящейся раньше времени лишиться непритязательного поклонника.
У входа в слоновий цирк вовсю раскупали связки бананов – призовые для артистов. Цирк представлял собою прямоугольник метров на сто пятьдесят длиной, по правому краю которого была выстроена покрытая тентом трибуна на полтора десятка рядов.
Слоны с дремлющими на них погонщиками выстроились на арене вдоль трибуны, и барственными кивками голов приветствовали рассаживающихся зрителей. Изредка кто-то из детей протягивал в сторону слона банан, и тот, вытянув хобот, с достоинством принимал подношение.
Увы! К тому времени, когда троица путешественников появилась у трибуны, передние ряды оказались забиты. Правда, благодаря нахрапистости Ознобихина, сдвинувшего группку иностранцев, они втиснулись на первый ряд, но воздуху на всех уже не хватало.
– Душно, – пожаловалась Лариса.
– Сейчас станет свободней, – пообещал Ознобихин, похоже, задавшийся целью исполнять все ее прихоти. Он выдернул из пакета объемистую связку бананов и призывно принялся помахивать ею перед расположившимся подле слоном. Тот неспешно приблизился, протянул предвкушающе хобот. И тут Ознобихин, дав ему понюхать лакомства, чем раздразнил аппетит, внезапно швырнул бананы через правое плечо в задние ряды. Разохотившийся слон немедля ломанулся следом. Зрители с визгом и воплями, подхватывая детей и давя друг друга, брызнули врассыпную. Лишь через несколько секунд погонщик сумел укротить слона и заставить попятиться на место.
– Я же обещал, – гордый удавшейся рискованной шуткой, Ознобихин повел рукой вдоль опустевшего ряда. Так и не добравшийся до заветной связки слон злобно косил на них взглядом.
– А если бы кого задавил? – не удержался Коломнин.
– Тогда бы получилась шутка с перцем, – Ознобихин широким жестом предложил разбежавшимся зрителям вернуться на места. – Только нельзя все время жить в сослагательном наклонении. Надо уметь, что задумал, то и получить. Как мыслишь, Лара?
Поощрительная, хоть и несколько озадаченная, улыбка Ларисы стала ему наградой за удаль. А Коломнина окончательно вогнала в транс. Когда объявили шоу для желающих испытать острые ощущения, он поднялся и решительно вошел в круг. Увлекшиеся разговором Ознобихин и Лариса даже не успели его удержать.
Добровольцев принялись раскладывать на циновки вдоль пути, по которому должен был пройти, переступая через них, слон. Укладываемые держались неестественно оживленно. То и дело раздавались приступы нервного смеха, плохо скрывающие нарастающий страх. В отличие от сотоварищей по аттракциону Коломнин улегся на цыновку отстраненно, будто укладывался в тенечке на пляже. Прикрыв ладонью глаза, размышлял он о дурацкой роли, что играл при этих двоих, и о проклятом своем косноязычии, не позволявшем вести легкую, порхающую беседу, что так запросто умел Ознобихин. Мысли его становились все мрачней. Он даже решился по возвращении в Поттайю зарыться на пляже и не видеть Ларису вплоть до самого отъезда. И в этот момент ощутил телом гулкие сотрясения земли.
Слон с безучастным погонщиком на спине приближался все ближе и ближе, неспешно переступая через лежащие тела. Но он не просто шел. Это оказался слон – игрун. То он вызывал хохот трибун, пытаясь хоботом развязать бюстгальтер на сомлевшей девушке, то принимался дуть на чье-то побелевшее лицо, так что песок вздымался вокруг.
Наконец топот добрался и до отвернувшегося в другую сторону Коломнина. Коломнин чуть напрягся, готовясь к моменту, когда тяжелое тело переступит через него. Но никто не переступал. Более того, на стадионе наступила полная, до жути тишина. Коломнин медленно повернул голову и – посерел! В воздухе, в метре над грудью его, зависла могучая, переломленная в колене колонна, так что можно было пересчитать прилипшие к подошве травинки и камушки. Колонна чуть подрагивала, будто в нерешительности. Не надо было большого воображения, чтобы представить, во что превратится его грудная клетка, если слон и впрямь вздумает опустить ногу. Мало какому повару удастся так раздробить цыпленка табака. Страх овладел Коломниным. Но кричать было стыдно. Да и небезопасно, – слон мог наступить, испугавшись. В поисках помощи Коломнин попытался найти взгляд погонщика, но проклятый таец, похоже, и вовсе заснул в своей люльке. А вот со взглядом слона – пристальным и, казалось, осмысленным – он схлестнулся. И на место страха пришел едва контролируемый ужас. Потому что теперь он мог бы поклясться, что это тот самый слон, с которым сыграл злую шутку Ознобихин. Тихий стон просквозил по трибунам – наслаждаясь своей властью над беспомощным человечком, слон принялся медленно, по сантиметрам, опускать могучую лапу все ниже и ниже: полметра, сорок сантиметров, тридцать…
Коломнин с мальчишеской мстительностью представил рыдающую над раздавленным его телом Ларису, порадовавшись, между прочим, что лицо останется целым. И странная, отчаянная веселость овладела им.
– Ну, давай, не тяни! Кончай разом! – прохрипел он.
При общем вздохе слон опустил ногу, в последний момент сделав ею изящный пируэт, так что наступил уже на землю, в нескольких сантиметрах позади лежащего тела.
Ни секунды ни медля ухватил он хоботом Коломнинские шорты, сдернул их книзу и чувствительнейшим своим пальчиком потеребил квелый член. Трибуны разразились облегченным хохотом. Слон не убил обидчика. Он сделал больше. Он осмеял его.
Животные не умеют усмехаться. Но Коломнин поклялся бы под присягой, что морда слона, перед тем, как тот направился дальше, исполнена была торжества.
Сопровождаемый сочувственными насмешками, Коломнин вернулся на трибуну. Лариса недвижно стояла возле своего места, держась за шест. По лицу ее, усеянному капельками пота, как у человека, находившегося на краю большой беды, Коломнин все понял.
– Вот так мы с ним повеселились, – пробормотал он.
– Поехали, – не оборачиваясь, хрипловато произнесла она.
– Да вы чего? Еще гонки будут. Потом сражение, – расстроенный Ознобихин со вздохом поднялся.
Разговор в дороге как-то не сложился. Веселье выдохлось; каждый молчал о своем. Через сорок минут Джип остановился у отеля «Холидей». – Стало быть, даю команду. Лару пока высаживаем. А вечером приглашаю всех на отвальный ужин, – пытаясь вернуть тону прежнюю веселость, распорядился Ознобихин. – Хоп?
– Сережа выйдет со мной, – после короткого раздумья объявила Лариса. – И вообще, Коля, ты извини, но на вечер у нас другие планы.
Надо отдать должное Ознобихину: человеком он оказался тонким. Высадив парочку на асфальт, понятливо, хоть и сокрушенно кивнул:
– Тогда прощаюсь. С тобой, Сергей, до скорой встречи в банке. А с Ларой… Просто рад, что ты ожила. И – Бог в помощь! Разухабисто махнув на прощание, он рванул с места.
– Мы куда-то?… – пролепетал Коломнин.
– Молчи, – Лариса ухватила его за руку.
