– Простите, пожалуйста, – произнесла, остановившись, Маргарита Геннадьевна.

– Да ничего страшного, – смущенно ответил Онищенко, с некоторым интересом разглядывая женщину с двумя котомками.

– Я не нарочно, – почему-то посчитала нужным сообщить Ступишина.

– Я понимаю… и ни в чем вас не виню, – кивнул Василий Степанович. И добавил неожиданно напористо: – Позвольте я вам помогу? Ведь тяжело же!

Маргарита Ступишина пожала плечами и передала одну котомку мужчине, как-то невольно подумав задним умом: «Надеюсь не сбежит. Плакал тогда кусок краковской колбасы с двумя банками зелёного горошка и малосольными огурцами». При этом она бросила на него короткий, но внимательный взгляд и заключила, что ему где-то сорок с небольшим. Судя по внешности (сюда входил приличный, но недорогой костюм и приятный парфюм) – руководитель среднего звена, очевидно, считал занимаемую должность потолком, что его вполне устраивало. Возможно, он работает в какой-нибудь фирме начальником отдела или группы. Фигура для его возраста вполне в порядке, наверное, и все остальное тоже – незаметно скользнула она взглядом по низу живота. А вот лицо… Какое-то оно одутловатое. Глаза совсем невыразительные, как у селедки, лежащей на прилавке. Тонкие губы… Как если бы их не было вовсе. Если бы не кокетливая родинка на правой щеке, оживлявшая весь его закостенелый облик, лицо было бы совсем неинтересным.

– Да давайте обе…

– Что? – спросила Маргарита Геннадьевна, продолжавшая пребывать в «девичьих» грезах.

– Я говорю: давайте я понесу оба пакета, – с легкой улыбкой повторил свое предложение Василий Онищенко.

– Да нет, хватит с вас и одного, – полушутя ответила Ступишина.

Они спустились со входных ступеней.

– Понимаю… Возможно, на вашем месте я бы тоже не доверил все покупки постороннему человеку, – продолжал улыбаться мужчина. – А вдруг сбежит!

Это была еще не искра, но какой-то дымом между ними уже закружил.

– Скажете тоже…

– Куда идем? – поинтересовался Василий Степанович.

– Недалеко, на Генерала Панфилова, – последовал ответ.

– А я живу здесь, на Солдатской, – поведал Онищенко, дабы хоть как-то поддержать разговор.

– Соседи, значит, – ответила Маргарита.

Они молча прошли Луговую и Колхозную улицы и вышли на Пролетарскую. Назревала необходимость о чем-то поговорить, поскольку молчание становилось неловким для обоих. Наконец Василий Степанович, подпустив в голос игривый тон, промолвил:

– Чего ж это вы с такими большими котомками одна ходите? Помочь, что-ли, некому?

– Некому, – кокетливо подпустив в голос нотки сожаления, украдкой глянула на Онищенко Маргарита Геннадьевна.

– А муж? – как бы ненароком поинтересовался Василий Степанович, хотя уже догадывался, что никакого мужа у гражданки с двумя котомками не имеется.

– Объелся груш, – озорно произнесла Маргарита.

– Что же вы его так не уберегли? – весьма серьезно поинтересовался новый знакомый.

– Поберегла, если бы был… Да нет у меня мужа, – ответила Ступишина, полагая, что сейчас мужчина с родинкой на щеке непременно станет напрашиваться к ней домой, намекая, что неплохо бы попить кофейку или чаю. Как в знак благодарности за помощь. Однако Василий Онищенко промолчал. Дойдя до ее дома, он не стал предлагать донести котомку до двери квартиры. И когда Маргарита Геннадьевна, поблагодарив, протянула руку, чтобы забрать свой пакет, он передал его без всяческой заминки.

– Спасибо вам еще раз, – произнесла Ступишина и раскрыла подъездную дверь.

– В какой, вы сказали, живете квартире? – неожиданно спросил Василий Онищенко.

«А я и не говорила, в какой квартире живу», – хотела было ответить Маргарита, но что-то ее удержало. Наверное то, что на данный момент у нее не было никого. В смысле мужчины. Да что там на данный момент, – мужчины у нее не было уже давно, а разные там желания имелись и время от времени не давали покоя…

«Ишь, как завернул хитро», – подумала она, взглянув на Онищенко уже с нескрываемым интересом. И ответила:

– В двадцать восьмой. Это на третьем этаже направо, – добавила она и вошла в подъезд.

Новый знакомый пришел в субботу на следующей неделе. С полным джентльменским набором: цветами, бутылкой шампанского и коробкой шоколадных конфет.

– Можно?

– Да, проходите, – ответила Маргарита Геннадьевна и отступила от двери, давая гостю войти.

Ступишина жила в двухкомнатной квартире пятиэтажной панельки-хрущевки, на первом этаже которой расположились два магазина: овощной и парфюмерный. Одну из смежных комнат, что побольше, занимала она, а другую, дальнюю, старушка-мама, наличие которой в квартире заставило Онищенко сконфуженно улыбнуться. Планы были далеко идущие, а тут приходиться с галопа переходить на шаг.

Когда разместились за столом, Василий Степанович все время поглядывал на дверь, за которой была комната старушки-мамы.

– А что вы все оглядываетесь? – спросила Маргарита Геннадьевна.

– Мама там у вас, как бы хлопот не создать.

– Да вы не волнуйтесь, она сюда не войдет, – попыталась успокоить она Василия Онищенко.

Но он малость нервничал. Не столько тому, что старушка-мама может войти в комнату в самый неподходящий момент и устыдить нежданного гостя за прелюбодеяние, а опасался, что она будет подглядывать в щелочку. Уж больно у старушки глаза какие-то хитрющие. А такое деликатное дело, как интим, в свидетелях и в советах не нуждается.

Выпили за знакомство из высоких фужеров шампанского. Ощутили некоторую искру. Как-то без особых усилий перешли на «ты». И когда, наконец, почувствовали, что из искры возгорелось пламя Василий Степанович, в очередной раз покосившись на дверь в смежную комнату, к которой, по его мнению, старушку должна была припасть оком к замочной скважине, предложил:

– А пошли ко мне?

– Пошли, – чуть подумав, ответила Маргарита.

Они быстренько собрались и ушли, прекрасно понимая, чем все это должно завершиться и в душе желали этого. А Василий Степанович, имея богатое художественное воображение, представлял неизбежное в виде пикантных картинок, каковые можно увидеть в сайтах для взрослых. Маргарита Геннадьевна, судя по чертовщинках в ее глазах, отнюдь не была против.

В тот же вечер они стали любовниками…

С тех пор Маргарита стала приходить к Василию по субботам. Иногда они куда-то выходили, в кино или не шибко дорогой ресторан, если у Онищенко имелось на то желание, или у Ступишиной получалось его уговорить. Чаще же они коротали субботний вечер у него дома, а когда все заканчивалось, он отправлял ее на такси домой, никогда не оставляя Маргариту на ночь. Ибо считал это излишним и неким посягательством на его холостяцкую размеренную жизнь. И, как оказалось, правильно делал…

Однажды оба выпили лишнего, и случилось так, что она осталась у него до утра. И когда он проснулся, то был крайне раздражен и сильно недоволен тем, что Маргарита хозяйничает на кухне (она готовила завтрак) и вообще женщина чувствует себя у него так, как если бы уже принесла в его квартиру свою зубную щетку. Завтракать Василий Степанович отказался, – недовольно пробурчал что-то вроде «болит голова» и надолго замолчал. Как ни пыталась Маргарита Геннадьевна его растормошить и даже развеселить. делая всевозможные смешные рожицы, но из этого импровизированного спектакля ничего не вышло. Зритель оставался недоволен.

Когда она, обидевшись, ушла, Василий Степанович почувствовал невероятное облегченье. Настроение заметно возросло, и он с аппетитом съел оставленный на плите завтрак.

Маргарита по дороге домой вдруг вспомнила изречение матери, сказанное несколько лет назад по поводу ее ухажеров.

– Знаешь, что Рита… К твоему берегу все время прибивается если не откровенное дерьмо, так щепки от разбитого корабля, – сказала тогда она и была права. И тогда, и сейчас…

И правда, похоже, что она нарвалась на закоренелого холостяка, не собирающегося что-либо менять ни при каких условиях. Только вот под какое определение матери он подходит. Чем больше любовников, тем больше разочарований.