ДОКТОР ХЕРН/МАРК ТВЕН/УИЛЬЯМ РЭНДОЛЬФ ХЕРСТ

АМБРОЗ БИРС

ГЕНРИ ЛУИС МЕНКЕН/ДЖЕК ЛОНДОН

ПАНЧО ВИЛЬЯ

Ночной поезд и таверна в Мексике представлены одновременно единой декорацией. Сидения поезда напротив друг дружки по центру, окно между ними в глубине сцены. На авансцене слева и справа деревянные столы и стулья.

Музыка – довольно странная, в исполнении ансамбля мариачи, версия мексиканской песни «Сьелито линдо (милый ангелочек) /Cielito Lindo»[1].

В последние годы своей жизни стареющий американский писатель Амброз Бирс стал одержимым коллекционером историй о необъяснимом исчезновении людей. В 1913 г. он исчез сам, скорее всего, в Мексике, и больше о нем никто не слышал.

(В темноте звучит песня «Сьелито линдо» в исполнении ансамбля мариачи, довольно странная, но приятная версия. Музыку постепенно перебивает стук колес поезда по стыкам рельс. Раздается паровозный гудок и загорается свет. БИРС сидит в купе на правом сидении. Ему 71 год, он высокий, крупный, с копной седых волос. Сидение напротив него занимает ДОКТОР ХЕРН, который говорит с легким немецким акцентом).

ХЕРН. Я всегда находил тревожащим, но при этом странным образом успокаивающим, путешествие на поезде в ночи, когда ты несешься сквозь тьму. Ощущение похоже на сон, вы согласны? Словно признанные законы пространства и времени приостанавливают свое действие. Вы знакомы с концепцией неевклидовой геометрии?

БИРС. Я знаком с Сан-Франциско. Это вполне неевклидовое место.

ХЕРН. Я говорю о пространстве, в котором больше измерений, чем длина, ширина и высота. Пространстве, в котором возможно завязать узел на бесконечной веревке или вывернуть резиновый мяч наизнанку, без нарушения его целостности.

БИРС. Нарушения…

ХЕРН. Его целостности. Да. Не разрывая его. Представьте себе, к примеру, что в этом мире есть пустые места… Вакуумные…

БИРС. Дыры.

ХЕРН. Да. Дыры.

БИРС. Я был солдатом. С дырами знаком. Опять же, был женат.

ХЕРН. Я говорю о дырах, через которые неодушевленные и одушевленные объекты могут провалиться в невидимый мир, после чего их уже никто не видит и не слышит.

БИРС. Похоже, именно это я искал. Где я могу арендовать такую дыру?

ХЕРН. Такие каверны, как я понимаю, случайным образом разбросаны по материи пространства-времени, точно так же, как по земле разбросаны пещеры.

БИРС. Похоже на дыры в швейцарском сыре.

ХЕРН. Что-то такое, да.

БИРС. И что вы находите, попав в одну из таких дыр?

ХЕРН. Ничего. В такой полости абсолютно ничего нет. Ни света, ни звука, ни чего-то осязаемого. Ничего. Сплошная пустота.

БИРС. Совсем как Огайо.

ХЕРН. Гораздо хуже, чем Огайо. Человек в такой полости не видит сам и не видят его, не слышит и не слышат его, ничего не чувствует и его не чувствуют, не живет и не умирает.

БИРС. А пить он там может?

ХЕРН. Думаю, что нет.

БИРС. То есть вы говорите об аде.

ХЕРН. Образно говоря, возможно.

БИРС. Что ж, я все равно туда направляюсь.

ХЕРН. Позвольте осведомиться о конечной цели вашего путешествия?

БИРС. Я только что вам сказал. Ад. Что у вас в ушах? Затычки?

ХЕРН. Я имел веду конечную цель вашего путешествия на этом поезде.

БИРС. Мексика.

ХЕРН. Мексика?

БИРС. Насколько я понимаю, последняя остановка перед адом – какое-нибудь место в Мексике.

ХЕРН. Но этот поезд не идет в Мексику. Этот поезд направляется на север.

БИРС. Поверьте мне, дружище. Этот поезд направляется на юг. И с большой скоростью.

ХЕРН. Но это невозможно. Чтобы в этом убедиться, достаточно выглянуть в окно.

БИРС. Через стекло ничего не видно. Такое оно грязное.

ХЕРН. Да. Мы видим как бы сквозь тусклое стекло. Я открою окно, если не возражаете.

БИРС. Валяйте. Прохладный ветерок на шее – это приятно.

ХЕРН (с усилием поднимает стекло). Труднее, чем поначалу кажется.

БИРС. В этом мне частенько приходилось убеждать жену.

ХЕРН. Смотрите, если взглянуть на положение звезд и луны, станет совершенно понятно, что движемся мы в северном направлении.

БИРС. Не вижу я никакой луны. Только какой-то жучок на окне. Не знаю, что за зверь.

ХЕРН. Похоже, пестрый точильщик. Из тех, что дырявят стены. Луна сейчас частично за облаком, но если вы взглянете в том направлении (Высовывается в окно и показывает)… То увидите, что она там. Видите?

БИРС. Нет.

ХЕРН (высовывается еще дальше). Вот же она. Как раз показалась из-за… (БИРС дает ХЕРНУ крепкого пинка, и тот головой вперед вываливается из окна). А-А-А-А-А-А-А!

БИРС. Попутного ветра в Зазеркалье. (С треском опускает окно). Достал уже этот немецкий сукин сын. Это же надо, неевклидова геометрия. (Садится, достает фляжку). Мы определенно движемся на юг. (Прикладывается к фляжке). Хотя эта версия насчет дыр не такая и глупая. Человек пересекает поле. Человек идет по дороге. Человек идет к пруду в снег. Человек едет на поезде в Мексику. Билет в одну сторону к мосту через Совиный ручей[2]. Непредсказуемость помрачившегося рассудка.

(БИРС пьет. Слышен паровозный свисток, появляется МЕНКЕН, пышущий здоровьем молодой парень, который тащит большой тяжелый черный наплечный мешок).

МЕНКЕН. Привет-привет. Едете на похороны?

БИРС. Мои или ваши?

МЕНКЕН. Если на то пошло, Полларда.

БИРС. Полларда?

МЕНКЕН. Да. Полларда. Критик. Поллард. Я еду на его похороны. А вы – нет?

БИРС. Я знаю критика по фамилии Поллард, но он живой.

МЕНКЕН. Жена взяла на себя смелость кремировать его.

(Ставит на пол иншок, в нем что-то гремит).

БИРС. Что там у вас? Разобранный ксилофон?

МЕНКЕН. Нет. Это Поллард.

БИРС. Где Поллард?

МЕНКЕН. В мешке.

БИРС. Вы держите Полларда в этом мешке?

МЕНКЕН. То, что от него осталось. Кому-то из нас требовалось отвезти останки на похороны, но всех остальных друзей одновременно вызвали по каких-то неотложным делам, вот мешок и достался мне.

БИРС. Какая грустная история.

МЕНКЕН. Согласен с вами.

БИРС. Позволите взглянуть?

МЕНКЕН. За последствия я не отвечаю.

БИРС (раскрывает мешок, заглядывает). Святой Боже, Поллард. Ты развалился на куски. (Сует в мешок руку, достает длинную кость). Пусть даже некоторые довольно большие.

МЕНКЕН. Боюсь, сожжение прошло неудачно. Сгорело далеко не все.

БИРС. Кто бы мог подумать, учитывая количество выпитого им алкоголя.

МЕНКЕН. Это правда.

БИРС. Ирония судьбы. Так закончилась жизнь, почти целиком состоящая из ядовитого сарказма, вздора и куннилингуса. (Возвращает кость в мешок, достает большой клубок ниток). А это что такое, черт побери? Солитёр?

МЕНКЕН. Клубок ниток. Оставлен, полагаю, его кошкой. Возможно, она тоже в мешке. Не видел ее после кремации. Она прыгала и прыгала по трупу, пытаясь вытащить язык.

БИРС. Я был женат на такой женщине. У каждого свой способ скорбеть. (Возвращает клубок в мешок, продолжает рыться).

МЕНКЕН. Вы ищите что-то конкретное?

БИРС. Сукин сын задолжал мне денег. Вот я и подумал, может, найдется здесь какая-то мелочь. (Достает из мешка череп). Привет, череп великого человека. (Трясет череп. Что-то в нем гремит). Похоже, пара грецких орехов.

МЕНКЕН. Череп оказался слишком толстым, чтобы сгореть.

БИРС. Да. Это Поллард, все так. (Смотрит в глазницы черепа). Я знал его, Горацио.

МЕНКЕН. Генри.

БИРС. Что?

МЕНКЕН. Меня зовут Генри. Я – Генри Луис Менкен.