– Это Киммерия. Входит в состав российского сектора.
– Точки красные, но не слишком яркие. Можно мне туда?
– Предупреждение: в запрошенной местности отсутствуют классовые наставники и линейки квестов для вашей расы.
– Это критично?
– Развитие вашего персонажа в этой местности будет затруднено, но возможно.
– Тогда туда.
– Вы подтверждаете выбор локации Киммерия в качестве точки возникновения? Да/Нет.
– Да.
2
Дмитрий Оболенский прикрыл глаза и начал рассказ. Слова давались ему с трудом. Да и рассказывать такое… такое… совершенно незнакомому человеку… Странно, но незнакомому… легче. Да, легче. И даже хорошо, что она там всякие мостики не стала наводить, доверительные отношения устанавливать. Иначе… наверное бы, не смог.
– Ну что, сынок. Горжусь, – Генерал Армии крепко пожал мне руку. – Отслужил, достойно. Не в штабе, отсиживался. И не в госпитале провалялся. Настоящим мужчиной стал! Думал уже о стезе жизненной?
– Так точно, това… Ой, прости пап… Думал. Более того, подал документы в Департамент Спасения и Защиты.
– Молодец, Дима! Помощь нужна?
– Нет. Я сам.
Полгода меня тестировали, потом еще два – обучали. Плохо тестировали. Или я хорошо притворялся спасателем. Хотел быть сильным. Похожим на отца. Достойным.
Наконец приняли. Я и в горах был, альпинистов со скал снимал. И по канализации ползал, диггеров искал заплутавших. И в глубины океанские нырял, корпус подлодки резал… И стал Спасателем, как говорится, широкого, мать его, профиля.
Хотя какой, на хрен, спасатель? Отспасал свое…
Оболенский замолчал, привычно уставившись в видимую только ему одному точку на стене.
– Продолжайте, – мягким голосом напомнила о себе Ольга.
Дмитрий, не глядя на психоаналитика, заговорил. Тускло. Безжизненно. Совершенно безэмоционально.
Вымазанный в золе и грязи мужчина прыгал вокруг меня, заламывал руки, выдергивал несгоревшие остатки волос. Почти черные от сажи щеки прочертили дорожки от обильного слезотечения. Настоящее Горе? Или дым глаза ест?
– Дочь! Там моя дочь… дочь… моя! В моя… в комнате в моя… слева дочь… моя… от двери в комнате!!! Прошу! Скорее!!! В комнате… дочь! Слева!
Я кивнул. Некогда слушать, у него шок. Заговаривается. Быстрым, привычным движением поправил экзо-термо-костюм. Натянул маску, включил подачу воздуха. И вошел… нет, вбежал, в бушующее пламя.
Слева… От двери… Сканер теплового излучения в условиях пожара бесполезен. Но ведь я, когда вошел, слышал крик. Слышал. И помню четко, показалось, орут справа. Но я пошел налево. Мужик что-то лопотал о налево…
И я пошел… налево… налево… нале…
– Дмитрий! – Окрик Ольги прервал цикл. Оболенский вздрогнул и продолжил.
– Именно после этого… этого случая и… Хм… Ну да… Подсел. Картина сгорающей заживо семнадцатилетний девушки с красивым именем Оля до сих пор перед глазами. Я не успел буквально на полминуты. Я уже видел ее, когда рухнуло перекрытие. Я лез в ревущее пламя, руками пытался отжать тяжеленные, пылающие нестерпимым жаром балки… Но не смог… Сил не хватило. Даже учитывая импланты и экзоскелет… И она… Она… Тянет ко мне руки, плачет, и… И умирает в страшных муках. Эх! Если бы я тогда сразу пошел направо! Ну почему я пошел налево? ПОЧЕМУ??? Ведь я слышал… Но я… пошел… налево…
Дмитрий снова погрузился в свои мысли. Ольга уже вновь открыла рот, чтобы напомнить о себе, как пациент внезапно продолжил.
– Отец девушки долго меня проклинал. Да, она находилась в той комнате, что он сказал. Если рассматривать дверь в качестве выхода. Но ведь я же в нее вошел!
С тех пор Оля приходит ко мне регулярно. В любом отблеске на стекле. В пляске пламени. В свете заката… Если только ширнусь – немного отпускает. Я и есть не могу, я и спать не могу… Кажется, и дышать не могу. Ноздри забивает вонь горящей плоти. Которую я не мог ощущать через стекло маски. Но эта вонь въелась… впиталась… проникла… и не сходит. Сколько ни мойся. Уши ржавыми гвоздями протыкает визг сгорающей заживо девушки… По моей вине. Она умерла из-за меня. Я почти что убил ее.
Я осознаю. Я – наркоман. Осознаю. У меня комплекс вины и мания самоубийства. Паралитик, суицидник и наркоман. Уже почти бывший, ведь физиологическую зависимость вы сняли. Да и тела моего земного давно не ощущаю. Но осталась психологическая, от которой вы хотите избавить путем удаления из мира, в котором есть наркотики. Понимаю. На три года погрузили меня в капсулу, подключенную к виртуальной игре… Как ее там… Грязь? Забавно, я такой состав пробовал. Удивительные эффекты, но не те, что я искал. Ну, о Грязи-то все знают. Мир меча и магии. Эльфы, драконы, вампиры и прочие чудища, что даже мне в самом качественном приходе не являлись. ММОРПГ грандиозного размаха и бескрайних возможностей, да?
Ольга кивнула.
– Я тоже о ней слышал, но никогда не думал, что внутрь попаду. Не мое это. Вот не люблю я компьютерные игры, мне и в реальной жизни приключений и фана достаточно. Было. А теперь и вовсе ничего такого не хочу. Впрочем, продолжу. Через несколько дней после того происшествия ко мне пришел отец.
– Сын, я тебя не узнаю! Пожарный-спасатель, майор Департамента Чрезвычайных Ситуаций… Да и, что скромничать, просто герой! Герой, герой, не перебивай! А превратился в настоящую развалину! В овощ, неспособный самостоятельно не то что думать, но и просто жить!
Я посмотрел мутными запавшими глазами в суровое лицо отца-генерала. Потер дрожащей ладонью мокрый от испарины лоб. Открыл рот и… Ничего не ответил.
– Ты был в боях! Вокруг тебя умирали товарищи! Ты убивал сам! И что? Одна единственная смерть и…
– Уходи, – прошипел я. – Старый ду…
БАМС!
Вышел из нокаута я часа через полтора.
Рука у моего отца всегда была тяжелой. И на расправу он скор. Больше я его не видел. Даже после того, как он вытаскивал меня из петли, в больнице не задерживался. Уходил, до того, как ко мне возвращалось сознание. Но он все время следил за мной, я точно знаю. Я нашел и уничтожил два десятка его жучков. Но, скорее всего, по квартире еще сотни три расставлено. Мне до его специалистов далеко.
Сначала помогал алкоголь, но прошла пара месяцев и видения горящей заживо девчонки стали прорываться даже сквозь пьяный угар. Следующим этапом падения стал кокаин. Потом героин. А потом… Потом… Что я только себе не колол. Чего не нюхал… Чего ректально не вводил… Наверное, нет такой дряни, которую я ни испробовал. Дрянь глушила визг в ушах на несколько часов. И я нормально спал. А потом становилось еще хуже. С каждым днем. И проходилось искать все новые и новые, более сильные релаксанты. Но все бестолку. Я был сломлен, раздавлен, убит. Я умер там, в огне, вместе с той семнадцатилетней девчонкой. Но все еще жил, и это противоречие сводило с ума.
Единственным человеком… живым человеком, а не призраком, регулярно меня посещающим, внезапно стал соцработник… вот ведь… имя забыл… как там его… а, неважно.
– Дмитрий Петрович вас уже год назад отстранили от активных действий. Психологи в один голос галдят, вам необходимо лечение и реабилитация, – сказал он, глядя на меня профессионально заботливым взглядом.
– Нет. Я справлюсь самостоятельно. Я не псих.
– Вы отказываетесь от помещения в государственную клинику? Подумайте, ведь…
– Я!!! СКАЗАЛ!!! Отказываюсь!!! – Если бы я мог орать – орал бы. Но в горле пересохло, и я лишь хрипел.
– Хорошо. Подпишите здесь. И здесь. А сюда приложите палец. Теперь сюда, нужен скан сетчатки глаза… Еще раз, не прочиталось. Еще. Да что такое? О… Да у вас зрачки на все глазное… ВРАЧАААА!!!
Галдели психологи, ага. Ни один из этих недоучек так и не распознал зависимости. Пока не стало слишком поздно. В тот момент я пережил свою первую клиническую смерть от передоза, истощения и перевозбуждения одновременно. Тогда за меня взялись всерьез.
Я несколько раз оказывался на больничной койке в реанимации. Стал там почти своим.
