Но Вадиму хватило и действия, и царя. Пробрало, несмотря на всё сценическое безобразие. Не может нормальный человек, не больной на голову, пусть даже и артист, смотреть как, на потеху шизофренику, медленно и неуклюже топят какого-то Еропку. Здесь не фильм ужасов, где кровищи и кишок так много, что подсознание шепчет детское "это понарошку". Здесь документалистика, скрытая съёмка.

  По коже, под синтепоном, пробежала волна мурашек - теперь уже не от холода, от впечатления. На такое он не подписывался, валить с этой съёмочной площадки к той самой матери... Стоп! Забыл, вжился в действие, заворожило. Ведь для того и нарядился в этот балахон, чтобы прекратить безобразие, поменять пьесу. Еропку, вон, уже из воды вынули, похоже не дышит, а архангел размышляет, впечатления ловит!

  Вадим вспомнил роль, пошевелился, величественно повёл рукой над головами зрителей. Взял ноту "до" как мог низко. Расправил плечи, чувствуя шевелящиеся сзади пластиковые крылья, и даже, показалось, ветерок тёплый поднялся. Показалось или Сашины помощники спецэффекты включили?

  Первым его заметил деятель в разноцветном наряде и меховой шапке, стоявший почти около трона. Вскрикнул неразборчиво и согнулся земным поклоном. Не рассчитал, забыл про лестницу, в пол лбом ударить не удалось, покатился вниз. Но внимание общее привлёк. По тому, как все задрали головы, перед тем, как рухнуть на колени, Вадим понял - синтепонового ангела видят парящим сверху. На облако его физики поставили, что ли? Логично, если на облако.

  Вспомнил сцену, акцент и медленно, со всем возможным пафосом - а уж в этом он специалист - зачитал. Слов сам почти не понимал, да надо ли? Писавшие текст наверняка дело знали. Нечто вроде "Червь, владыкой мира прикинувшийся! Возбойся, предайся страху Божию!", вновь картинно махнул рукой и слегка сдвинул регулятор на лазерном мече. Из рукоятки выдвинулся кончик голографического лезвия. Хорошая модель попалась - всеми цветами сияла, но особенно впечатляли сине-голубые, скатывающиеся к острию, искры. Вадим повёл удлиняющимся лучом над головами толпы в сторону Ивана. Придворные, или как они тогда назывались, отхлынули, поняли, поганцы, кто здесь "червь, владыкой мира прикинувшийся". Регулятор ещё чуть вперёд и лезвие упирается в ступеньки на освобождённом пространстве. Огонь, камень кипит и плавится - так вот почему Саша про испепеление говорил, настоящий меч, с мощным лазером. Вадим быстренько задвинул регулятор - спецэффект, конечно, сильный, но цареубийство сценарием не предусмотрено.

  Четвёртый Иван, дёргал головой в разные стороны, выражение его лица всё время менялось. Смотрел то умилённо на архангела, то с ужасом на оплавленные ступеньки, гневные взгляды метал на расступившуюся челядь. Не забывал поглядывать и на брошенного в грязь Еропку. Наконец, вывалился из своего трона и уткнулся головой в ворс ковра. Проняло. Из-под тяжёлых разноцветных одежд высунулись ноги, обувка с одной соскочила и миру предстала сморщенная пятка.

  И таким этот садист оказался жалким, так брезгливо на душе стало, что Вадим забыл текст. В первый раз в жизни забыл. И в голову идей не приходило, кроме юмористов разных времён и народов. Что-то вроде истерики, когда изнутри поднимается глупое басовитое хихиканье. Никак его не придушить, и самому стыдно, и поделать ничего не возможно. И ещё стыдно, что сорвалась съёмка.

  Пусть хоть косо, но закончить - артист не ретируется, не завершив сцены - Вадим всё с тем же пафосом процитировал Марка Твена:

  - Сомкни ты челюсти, тяжёлые как мрамор. И в монастырь ступай, - не удержался, добавил уже совсем от себя. - Чтоб сегодня же монахом, на Соловки, отморозок!

  Саша хлопнул Вадима по плечу:

  - Получилось, отправил ты маньяка на пенсию. Зря только Соловецкий монастырь выбрал, слишком богато там было в шестнадцатом веке. Лучше бы в пустынь какую-нибудь, жёлуди лопать.

  - Подожди, объясни, что, собственно, получилось? - тут до Вадима начало доходить. - Так я, вроде... по-настоящему?..

  - Конечно. Видно было хорошо?

  - Чётче, чем в записи, почти как в жизни.

  - Это потому, что тебя тоже видели, - пояснил физик и засмеялся: - Мы шестнадцать процентов прозрачности оставили. Можно и без прозрачности, но так лучше - архангел Вадим эфирным созданием выглядел.

  Объяснение Вадим пропустил мимо ушей. Не до того было, дошло, наконец, не запись, всё вживую. При нём, в его присутствие человека утопили. А он... мог ведь спасти, не спас, поздно спохватился. Стыд и презрение к себе - не до разговоров про технические подробности.

  Саша заметил, что Вадим не слушает, скорее всего понял и его состояние. Ушёл, вернулся с чашкой и бубликами. Вот. Одного головой в грязную зимнюю воду, другому сладкий чай и провизия. Но Вадим поблагодарил, сделал несколько глотков, и, наконец, пришёл в себя.

  - Значит теперь никакого Ивана Грозного не было? Нет, был, но ушёл в монастырь. А сын его Иван... - Вадим перевёл глаза на репродукцию, она ничуть не изменилась. И здесь не справился. - Подожди, не радуйся. Если история другая, то и сына старикашка не убивал. А картина Репинская на месте, не складывается одно с одним, ошиблись вы.

  Физик пожал плечами:

  - Был Иван, конечно. Никуда не делся. Но это у нас. Я ведь тебе про множественность миров объяснял.

  Вадим хотел напомнить, что не объяснял, только начал объяснять и убежал сразу, но не стал спорить. Незачем спорить, если и так ясно о чём речь:

  - Понятно, вы меня в чужой мир запустили события менять. Типа, хоть посторонним людям, а помочь. Понимаю.

  - Не понимаешь. События ты менял у нас. Но мир, он, популярно говоря, ветвится. Каждое неоднозначное действие, каждое решение, приводит к образованию развилок. Иногда, не всегда, конечно, разница нивелируется, и миры сливаются в один. Но чаще, всё-таки, ветвятся.

  - И вы везде побывали, посмотрели?

  - Не совсем, - смутился Саша, - в другие ответвления перемещаться не умеем. Никто пока не умеет. Но математическая модель... в общем, вероятнее всего миров много.