Черноволосый, долговязый и худой Хельмут, в отличие от подруги, едва одолевает азы магического образования. Если в голубых глазах его порой и светится мысль, то недолго. Обычное наивное их выражение придаёт лицу мальчика с несколько размытыми чертами глуповатый вид.

В этот момент старший Рогге дразнил сестрёнку, а та плакала и дерзила брату. Эмма хихикала над ней вместе с Хельмутом, но Теодориху не нравилось, как друзья обращаются с ребёнком, и он пытался успокоить обе стороны. Ребята поддразнивали и приятеля, обещая парочке скорую свадьбу, но тот оставался серьёзен.

В конце концов, Тео резко сказал, что не одобряет такое отношение к девочке и немедленно заберёт её и уйдёт, если насмешки не прекратятся. После этого заявления товарищи притихли, Ирма забралась к защитнику на колени, а тётя Урсула внесла в комнату огромный торт. Женщина никогда не создавала еду из молекул воздуха, а готовила своими руками, что делало пищу особенно вкусной. Заждавшиеся дети, даже сдержанный Теодорих, жадно набросились на лакомство.

– Эмма, не облизывай руки, – одёрнул мальчик подругу, – это неприлично.

Сам он аккуратно отламывал ложкой небольшие кусочки и клал в рот.

– Так вкуснее, – отозвалась та, обсасывая пальцы, – быстрее и… больше достанется.

Договаривая, она засунула за щеку ещё один огромный кусок с кремом.

– Беба́ фами даянами…

– Что? – не понял подросток.

Прожевав и снова облизав ладони, девчонка повторила:

– Беда, говорю, с вами дворянами и аристократами. Там не сиди, так не ешь, то не носи…

Хельмут рассердился:

– Бестолочь ты, Эмма! Причём тут дворяне? Это общепринятые правила. На тебя смотреть противно.

– И не смотри, – хладнокровно парировала она, – подумаешь, очень нужно.

Теодорих, с минуту понаблюдав за препирающимися друзьями, сообщил девочке:

– Иногда мне хочется дать тебе подзатыльник, как маленькому ребёнку. За непослушание.

– Только попробуй! – окрысилась та.

– Не стану, – вздохнул мальчик. – На женщину я руки не подниму.

– Ну, и правильно, – засмеялась строптивица. – Пошли танцевать.

Но ребята так набили себе животы, что почувствовали себя сонными мухами. Подёргавшись под музыку в одиночку, девочка рассерженно сказала:

– Да ну вас, прямо старички какие-то!

И, сев рядом с мальчиками, завела разговор.

Эмма рассказывала о знакомых ей одногодках из человеческого мира, сравнивая два общества и радуясь, что им – магам не приходится ходить в школы, как людям, и они углублённо изучают лишь то, что может пригодиться в жизни. Постепенно ребята перешли к тонкостям образования магического.

– Вот скажите мне, – спросила Эмма, – к чему нам эта латынь?

– Как к чему? – растерялся Хельмут. – Для заклинаний.

– Ерунда! – сердито отрезала Эмма. – Смотрите-ка.

Она развела ладони и, направив их на стол, произнесла:

– Brot mit Wurst!

Brot mit Wurst (нем.) – хлеб с колбасой.

На столешнице появились бутерброды без тарелки.

– Оп, не учла, – засмеялась девчонка.

Хельмут стоял, разинув рот.

– Но ведь это немецкий, – промямлил он.

– Ну, да, – отозвалась подруга. – Вот и скажите, зачем учить латынь, если можно колдовать, используя родной язык?

Теодорих спокойно ответил:

– Я давно знаю, что заклинать можно и на немецком, но латынь нужна, чтобы творить магию в мировом масштабе. Думаю, ты догадываешься, что на земном шаре, помимо Германии, есть и другие страны.

Брюнет хихикнул.

– Нечего скалиться! – напустилась на него Эмма. – А как вам вот это?

Прижав руки к бокам, девочка молча уставилась на бутерброды, а те взлетели вверх и шлёпнулись на появившееся под ними блюдо, раскидав колбасу по столу.

– Вот так штука!

Теодорих с любопытством посмотрел на подругу.

– Как ты это сделала?

– Очень просто, дружок. Представила все действия поочерёдно – одно за другим.

Мальчик сосредоточил взгляд на кровати в дальнем углу. В воздух взмыла подушка и, пролетев через комнату, врезалась Хельмуту в живот.

– Ой-ёй! – завопил тот.

– Не притворяйся, – буркнула девочка, восхищённо взглянув на Теодориха. – А ты молодец, сразу справился! Мне пришлось тренироваться гораздо дольше.

Подросток довольно улыбнулся.

– Пожалуй, покажу это опекуну.

И добавил негромко:

– Может, мне удастся заслужить его похвалу.

Эмма скривилась.

– Твой опекун типичный аристократишка-консерватор. Такие никогда не придумывают ничего нового, мало того, запрещают любые эксперименты.

– Не говори так, ты его совсем не знаешь, – по-прежнему не повышая голоса, произнёс мальчик. – И, кстати, вспомни, если бы не он, тебя давно не было бы в живых.

От тёти Урсулы он слышал, что именно Виттельсбах спас когда-то подругу, а позже узнал, какую цену тот заплатил. Хотя племянница выжила лишь благодаря Конраду, тётушка не слишком хорошо отзывалась о братоубийце, что заставляло Теодориха мучиться сомнениями.

Его слова не смутили девочку, и она продолжила развивать свою мысль:

– По вине таких, как он, магический мир не может сдвинуться с мёртвой точки из-за старых методов и дурацких предрассудков. Вот скажи, твой… э-э… герр опекун злой человек?

– Нет.

– Так какого же шута он с рождения принадлежит «Серви ноктис»? Он же не виноват, что предки его были тёмными?

– Но, Эмма, ты не понимаешь, всё гораздо сложнее! – воскликнул Теодорих. – Тёмными не рождаются, ими становятся.

– Как?

– Отняв жизнь у живого существа.

– Бред, бред, бред! – закричала девчонка, топнув ногой. – Если я прихлопну муху, лезущую в мою еду, я же не превращусь в злодейку?

– Перестань кричать! Муха – паразит. Её смерть не разрушит твою душу. Под живым существом я подразумевал человека.

В комнате повисла тишина. Даже Эмма закрыла рот.

– Ты хо-хочешь с-сказать, – неожиданно начал заикаться Хельмут, – что твой нас-наставник кого-то у-убил?

Теодорих развёл руками.

– Увы! На его совести смерть родного брата.

– А-а, – в ужасе застонал друг, – как же ты можешь уважать его после этого?

– «Око за око» – таков закон нашего мира, – отстранённо произнёс подросток. – Карл Виттельсбах погубил родителей Эммы и умер от руки их защитника и мстителя.

В голосе его звучала неуверенность, но девочка, подойдя, обняла Теодориха за шею, прижавшись щекой к щеке, и тот почувствовал, что лицо его стало мокрым. Эмма плакала.

– Я начинаю любить твоего опекуна, Тео, – всхлипывая, сказала она, – он – человек. А про запятнанную душу… ерунда всё это!

И мальчик почувствовал, как у него отлегло от сердца.

Разговор затянулся надолго. Ребята спорили до хрипоты, а Хельмут хлопал глазами, с трудом понимая, о чём идёт речь.

Девочка продолжала утверждать, что их сообщество застыло в своём развитии. Она поддерживала негласный кодекс, не позволяющий магам развязать ядерную войну, но во всём остальном, по её мнению, волшебникам стоило изменить отношение к человеческому миру.

Взять хотя бы эти развалины – замки, как в них можно жить? Не лучше ли поселиться в уютном коттедже со всеми удобствами? Теодорих же утверждал, что крепости – это защитные артефакты, не зря над их стенами колдовали самые могущественные филии и сервиноктисы. Они непроницаемы ни для людей, ни для волшебников и ограждают своих хозяев от любых ударов извне. Он с горечью напомнил, что если бы его мать воспользовалась советом Конрада и укрылась в стенах Зоонэка или Либенштайна, то осталась бы жива.

Замок Зоонэк находится недалеко от городка-коммуны Трехтингсхаузен на среднем Рейне.

Эмма не нашла возражений и заговорила о другом. На сей раз темой стало близкородственное кровосмешение. Неугомонная провела исследование и выявила закономерности притока свежей крови в волшебный мир от немагического населения планеты. Если бы не это, уверяла она, маги давно вымерли бы или добрая половина страдала бы слабоумием. Теодорих со вниманием слушал девочку, рассказывающую им о теории наследственности. Рейнштайна всегда интересовало, чем обусловлена характерная, яркая внешность опекуна, и почему сам Тео так похож на своего отца.