Конрад кинул на него взгляд, в котором читалось сомнение, поцеловал девочку в щёку и субвертировал.

– Вот это силища! – ахнул Хорст. – Нам и на сотню метров себя не перебросить, а он, наверное, уже дома.

– Говори за себя, – задумчиво хмыкнул Вольф, глядя на место, где только что стоял Виттельсбах.

Обратившись к девушке, он поинтересовался:

– Как ты считаешь, какую сторону выберет твой друг?

Та заколебалась.

– Мне кажется, Кон станет светлым, – неуверенно сказала она.

Хорст снова захихикал.

– С его-то семьёй? С его-то внешностью? Да у него на лбу написано «колдун», а не «волшебник».

Гизела рассердилась на насмешника.

– При чём тут внешность?! Можно подумать, ты не знаешь, что выбор зависит от того, что за душой. Кон за всю жизнь мухи не обидел, а уж убить человека или мага не сможет никогда.

– Да? Посмотрим…

Майдель, что-то напряжённо обдумывал, и эти слова вырвались у него случайно. Под удивлёнными взглядами друзей он, пытаясь замять неловкость, махнул рукой и весело произнёс:

– Ну, вот что, колдуны и волшебники, предлагаю пойти купаться. Кто "за"?

И поднял руку вслед за остальными. Троица снялась с места и исчезла в росшем у воды кустарнике.

Конрад, конечно, не слышал разговора приятелей. Переместившись, он очутился близ замка Гейдельберг; магической силы мальчика оказалось недостаточно, чтобы попасть непосредственно в точку назначения. Но не повезло ему не только в этом. Выскользнув из пыльного вихря и прочихавшись, он нос к носу столкнулся с замершим от восторга младшим братом. И встреча с ним стала меньшим из зол; Карла сопровождал отец.

Тридцатисемилетний Рихард фон Виттельсбах внешне походил на Конрада в зрелости, но в лице его не было мягкости, присущей молодому магу. Жёсткие, надменные черты колдуна говорили о деспотизме и непримиримости. Такие люди не прощают ошибок. Говоря друзьям, что ему не сносить головы, юноша выражался вовсе не фигурально, поскольку в семье Виттельсбахов дети едва ли не ежедневно подвергались суровым телесным наказаниям. Отец считал, что мучения плоти не только заставят помнить о проступке, но и закалят юных магов, и не жалел для них кнутов и заклинаний. И каждый раз, с трудом поднявшись с лобного места, Конрад клялся себе, что никогда не поднимет руку на собственных отпрысков.

Карл воспринимал это гораздо спокойнее, но и избивали его реже. Мальчишка восторженно относился к традициям тёмных, что сделало его любимцем сурового Рихарда. А мечтательный, не способный причинить боль старший сын тревожил отца, опасавшегося появления филия в семье сервиноктисов и старающегося выбить из юной головы малейшие лучи света.

Вот и сейчас, сурово глядя на юношу, он спросил:

– Где вы, ваше высочество, изволили находиться в то время, когда ваш брат упражнялся в боевых искусствах?

Спокойная вежливость при угрожающем тоне всегда являлась дурным признаком.

– Гулял у Рейна, – ответил Конрад, понимая, что истину стоило бы скрыть.

Однако обман претил мальчику, и он решил выдержать наказание, лишь бы не произносить слов лжи.

– Совершенно пустое времяпрепровождение. И с кем же, позвольте узнать?

– С Гизелой Рогге, Хорстом Рейнштайном и Вольфом Майделем.

– С Майделем? Вы знакомы с Майделем? – заинтересовался отец.

– Он мой друг, – отозвался Конрад.

Старший Виттельсбах помолчал, размышляя.

– Вы заслужили кару за забывчивость и легкомыслие, сын. Но ваше умение выбирать друзей порадовало меня. Немедленно отправляйтесь домой и займитесь повторением пройденного. А я проверю ваши достижения позже.

Рихард взял Карла за руку и, прежде чем исчезнуть, сказал:

– Держитесь своего товарища, Конрад, вероятно, в его руках наше будущее!

Место, где стояли Виттельсбахи, опустело, а юноша застыл в недоумении, осмысливая услышанное.

Сидевший в кресле чародей открыл глаза. «Отец был прав». – подумал он. Внутреннее чутьё подсказало покойному Рихарду фон Виттельсбаху, кем станет Вольф, но он не мог и предположить, что сам окажется жертвой злобного исчадия ада.

Размышлять об этом маг не захотел и, поднявшись, заклинанием осветил себе дорогу к спальне. Передвигаться становилось всё труднее, проклятие целенаправленно старило тело мужчины, но Конрад нашёл в себе силы добраться до места, которое, вне всяких сомнений, станет последним, что он увидит в жизни. Когда за ним захлопнулась дверь, громко трещавший в камине огонь погас, и в замке воцарилась гробовая тишина.

На следующее утро, едва начало светать, опекун разбудил Теодориха. Наспех одевшись, невыспавшийся ребёнок поплёлся за мужчиной на верхушку бергфрида, где они обычно устраивали учебные бои.

Бергфрид – сторожевая башня в стенах замка. Бои там устраивать нельзя, но простите автору избыток фантазии.

– Мы будем сражаться? – спросил мальчик.

– Да, – коротко ответил Конрад.

– А почему в такую рань? – зевая, поинтересовался воспитанник.

– Насколько я помню, ты собирался провести сегодняшний день с друзьями?

В тоне наставника сквозило раздражение.

– Не могу же я и впрямь позволить тебе пропустить урок.

– Ох!

Теодорих, после вчерашнего разговора поставивший крест на встрече с Эммой и Хельмутом, обрадовался. Возбуждение от предстоящего удовольствия прогнало остатки сна.

Бой начался. Первым нападал мужчина, а Теодорих защищался. Потом они поменялись ролями. Виттельсбах был доволен; сегодня у мальчика всё получалось как нельзя лучше. Тому даже удалось разрушить защиту Конрада и, кинув в него заклинанием «салтаре», заставить в течение минуты отплясывать тарантеллу. Произнеся антизаклятие, Теодорих испуганно посмотрел на наставника, ожидая взрыва, но тот лишь ухмыльнулся.

Салтаре (лат. saltare) – танцуй. Заклятие танцем.

Тарантелла – итальянский танец в быстром темпе, живой и страстный по характеру.

– Конечно, «салтаре» не относится к боевым, – сказал он, – но умение его использовать не повредит. Если враг вместо того, чтобы сражаться, примется танцевать на поле брани, это может дезорганизующе подействовать на его соратников.

Мальчишка хихикнул. Он открыл рот, чтобы ответить, но недавний противник, предупреждая готовые сорваться слова, махнул рукой и, молча кивнув, тяжело спустился вниз.

Теодорих же, проводив его взглядом, подошёл к проёму между зубцами и, глядя вниз, но не видя расстилающихся у подножья замка полей, задумался. Опекун может нормально общаться с людьми, у него есть чувство юмора, он даже умеет улыбаться, когда захочет. Почему же с ним он так холоден? Этот вопрос мальчик задавал себе неоднократно.

Вероятно, дело в нём самом. Возможно, он недостаточно умён, сообразителен и этим день за днём разочаровывает Виттельсбаха. Конечно, грех жаловаться, за годы, проведённые вместе, наставник ни разу не ударил воспитанника, заботился о нём – его развитии, образовании. Если ребёнок болел, мог провести бессонную ночь рядом, но…

Но интуиция подсказывала Теодориху, что маг делает это без души, переступая через себя. Настоящего тепла мальчик не чувствовал, как если бы между ним и опекуном стояла непроницаемая стена. А это проклятие? Почему тот не хочет от него избавиться?

Ответов, как и всегда, он найти не смог. Герр Вительсбах такой, как есть, он вряд ли изменится, и Теодорих должен с этим смириться. Несмотря ни на что, воспитанник любил сурового чародея, как отца. О родном он не хотел даже вспоминать, потому что был уже достаточно взрослым, когда тот убил его мать и намеревался поднять руку на собственного сына.

Выбросив печальные мысли из головы, Теодорих побежал переодеваться. Его ждали друзья.