– Я никогда не забуду того, что ты сделал, Льето. У тебя уже есть лучший из братьев, но теперь и я могу сказать, что у меня есть брат.
Ощутив комок в горле, рыжий колосс не нашелся, что ответить, и Танкред воспользовался этим, чтобы обратиться к Дудону, который смотрел на них, простодушно улыбаясь от радости, что видит таких близких друзей.
– А ты, пехотинец класс Два! Кто тебе разрешил садиться на першерона метавоина? Знаешь ли ты, что это строго наказуемый проступок и тебе светит пара недель гауптвахты?
Дудон расхохотался.
– А хуже всего, лейтенант, мне это понравилось! Надо будет при случае попробовать еще разок. Кто знает, может, я даже запишусь на Испытание? – подмигнув, добавил он.
– Тогда можешь на меня рассчитывать, я тебя поддержу, – ответил Танкред, тепло обнимая его за плечи. – Ты был просто великолепен, и я тебе обязан по гроб жизни.
Лицо молодого рекрута внезапно зарделось, и от смущения он только снова улыбнулся.
– Так что же произошло после того, как вы меня нашли? – продолжил Танкред. – И как вы нас оттуда вытащили?
– Вообще-то, – принялся объяснять Льето, – нам и делать-то ничего особенно не пришлось. Когда мы появились, ты уже почти вырвался из зоны боя. Еще несколько шагов, и ты бы добрался до своего перша. Нам оставалось только потоптать атиков да пустить несколько очередей, чтобы снова оказаться на контролируемой территории.
– И как раз вовремя! – умерил его пыл Дудон. – Почти сразу после этого «Зубры» зачистили зону.
– Погодите, а где же Энгельберт? – спросил Танкред, только сейчас заметив отсутствие брата Льето. Уже задавая вопрос, он почувствовал тревогу при мысли, что могло произойти за два дня его отсутствия.
– Его приписали к сорок девятому, – поспешил успокоить его Льето. – Им не хватало полевого наводчика, вот они и воспользовались тем, что тебя нет.
– А остальное подразделение так и сидело на месте, пока я валялся в госпитале?
Танкред сильно сомневался, что так оно и было, но и подумать не мог, какой печальный ответ его ожидает. Лица помрачнели, и Дудон почти прошептал:
– За последние два дня погибли четверо наших.
Еще четверо! Итого шестнадцать смертей. Если подразделение лишится больше пятидесяти процентов личного состава, его немедленно расформируют, а оставшихся перераспределят по другим частям, чтобы возместить потери.
– И среди них Олинд, – добавил Дудон.
Танкред был потрясен. Он взглянул на молодого солдата со всем сочувствием, на какое был способен. Потеряв лучшего друга, тот до сих пор и виду не подал.
– Дудон, я… вы были так близки. Даже не знаю, что сказать…
– А тут ничего и не скажешь, – бросил тот в минутном приступе горечи. – Я в тот день получил штрафной наряд, и меня даже не было рядом с ним!
Он провел рукавом по заблестевшим глазам.
– Но лучше поговорим о живых! – воскликнул он с напускной бодростью. – Уверен, ты с самого начала сдерживаешься, а ведь тебе смерть как охота увидеть ее, точно?
Даже не попытавшись скрыть нетерпение, Танкред вскричал:
– Как? Вы знаете, где она? Мне только сказали, что она выкарабкалась, но больше ничего узнать не удалось!
– Не тревожься, – успокоил его Льето, – она действительно вне опасности. Ее положили в отделение серьезных травм, но сегодня утром уже перевели.
– Так где она сейчас? Да не тяни ты! Где я могу ее найти, черт тебя побери?
Внезапно Танкред осознал всю бестактность своего поведения. Многие его люди погибли в эти дни, а Дудон потерял лучшего друга.
– Простите, – смущенно сказал он. – Наверное, я вас обидел.
Но приветливые лица друзей сразу его успокоили.
– Ты что, сбрендил, братец? – воскликнул Льето, а Дудон в знак полного согласия яростно затряс головой. – Мы так рады, что вы оба живы! Что может быть естественнее твоего желания как можно скорее ее увидеть!
– Она в корпусе С, второе крыло, – добавил Дудон. – Скорее беги к ней!
Танкреду пришлось сдерживаться, чтобы не пуститься бегом по длинным коридорам больничного центра Нового Иерусалима. Это место не имело ничего общего с оборудованным по последнему слову техники безукоризненным «Сентраль-Шарите»; здесь расположился полевой военный госпиталь, бо́льшая часть которого была построена из временных сборных конструкций. Но временное оно или нет, покой подобного заведения нарушать не следовало.
По дороге ему попались несколько залов ожидания, где вокруг общественных панелей Интрасвязи собрались группы людей. Маркиз де Вильнёв-Касень, главнокомандующий армиями крестоносцев на Акии, обращался к войскам с торжественной речью. Танкреду очень не нравился этот человек, так что он не нашел нужным остановиться и послушать. В любом случае обрывков, которые до него донеслись, хватило, чтобы уловить основное содержание выступления: это были напыщенные разглагольствования, имеющие целью воодушевить войска перед намеченным через два дня большим сражением – завершающим штурмом в окрестностях святилища.
Танкреда порой приводили в замешательство рассуждения, доказывающие законность ведения войны, в то время как Священное Писание гласило прямо обратное. «Оружия воинствования нашего не плотские», – гласила Книга[8]. Холодный реализм политики плохо сочетался с такого рода заповедями, так что потребовалось изобрести концепцию священной войны, дабы обойти пацифистское послание Библии. Исходя из этой концепции теперь считалось, что любой добрый христианин, вообще-то, должен осуждать насилие, кроме тех случаев, когда речь идет о защите Церкви.
Поднимаясь по этажам второго крыла, Танкред замедлил шаг, опасаясь задеть кого-то из раненых, которых временно разместили в коридорах. Носилки были самыми современными, уход осуществлялся настоящими врачами, а не солдатами, получившими поверхностную подготовку по оказанию первой помощи, но, невзирая на все усилия, полевой госпиталь во время войны всегда походил на улей, в который сунули палку. Персонал метался во все стороны, подобно одуревшим пчелам, на которых свалилось слишком много забот.
Невзирая на эту суету, Танкред в конце концов нашел нужную палату. Стоило перешагнуть порог, и ему показалось, что он попал в другой мир. Палата, хоть и небольшая, резко отличалась от коридоров, через которые он только что пробирался, и была спокойной и светлой.
Клоринда лежала на ложементе клеточного восстановления. Белая простыня, целомудренно накинутая на обнаженное тело, позволяла увидеть кое-где сотни нанохирургических волоконцев, трудящихся над ее исцелением. Здесь тоже находилось несколько пациенток. Несмотря на осунувшиеся черты и еще видневшиеся на лице кровоподтеки, Клоринда, казалось, была в неплохой форме, потому что беседовала о чем-то с одной из соседок по палате.
Увидев своего поклонника, она закричала от радости:
– Танкред! Мой спаситель! Мой герой! Моя любовь!
Три ее соседки хихикнули. Танкред внезапно ощутил, что покраснел. Он со смущенной улыбкой подошел к своей амазонке.
– Клоринда… наконец-то я снова тебя вижу, – проговорил он, наклоняясь, чтобы поцеловать ее в лоб. Но в последнюю секунду молодая женщина вскинула лицо, чтобы страстно поцеловать его в губы.
Чувствуя любопытные взгляды других пациенток, Танкред присел рядом, растерянный, как никогда в жизни.
– Я… хм, я вижу, что тебе уже лучше.
– Да, ранение было впечатляющее, но ничего такого, с чем не справились бы нанохиры. Завотделением пообещал мне, что дополнительных сорока восьми часов в ложементе будет достаточно.
– Надеюсь, они не пытаются сократить курс лечения, чтобы освободить место для следующих раненых, – нахмурился Танкред.
– Не знаю. В любом случае чем раньше я выйду, тем лучше. Ненавижу этот ложемент. Согласна, это не больно, только появляется легкий зуд, который в конце концов начинает жутко действовать на нервы! И потом, хоть это, конечно, и глупо, но как представлю себе миллионы синтетических козявок в собственном теле, мне становится не по себе. Это почти непристойно.
