Хотя есть немало свидетельств в пользу того, что Екатерина II благоволила евреям, она в декабре 1791 году удовлетворила ходатайство московских купцов, издав указ о том, что евреи не имеют права «записываться в купеческие города и порты». В Москву же они могли приезжать «лишь на известные сроки по торговым делам». Указ установил, что евреи могут записываться в купечество в пределах Белоруссии, Екатеринославского наместничества и Таврической губернии. Так было положено начало «черте оседлости». Однако, как замечал А.И. Солженицын, указ Екатерины не помешал тому, что к концу ее царствования «в Санкт-Петербурге уже образовалась небольшая еврейская колония».
Вскоре возник новый источник трений между российским обществом и еврейским населением. Дело в том, что значительную часть еврейского населения во вновь присоединенных землях составляли шинкари и корчмари. В ходе своей инспекционной поездки по Белоруссии в 1796 году генерал-прокурор и поэт Г.Р. Державин стал свидетелем того, что полуголодное население вновь присоединенного края пропивает последние сбережения в шинках и корчмах, которые содержали евреи с разрешения польских помещиков. Последние получали немалые прибыли от виноторговли.
В своей докладной записке Державин констатировал сложность существовавшей проблемы: «Трудно без погрешения и по справедливости кого-либо строго обвинять. Крестьяне пропивают хлеб Жидам и оттого терпят недостаток в оном. Владельцы не могут воспретить пьянства для того, чтобы они от продажи вина почти весь свой доход имеют. А и Жидов в полной мере обвинять также не можно, что они для пропитания своего извлекают последний от крестьян корм». В то же время Державин предлагал ограничить число питейных заведений, пытаясь найти решение, как «без нанесения кому-либо вреда в интересах… уменьшить (число евреев в белорусских деревнях. – Прим. А. И. Солженицына) и облегчить тем продовольствие коренных ее обитателей, а оставшимся из них дать лучшие и безобиднейшие для других способы к их содержанию».
Однако, видимо столкнувшись с нежеланием евреев изменить сложившееся положение, Державин советовал «ослабить их фанатизм и нечувствительным образом приближать к прямому просвещению, не отступая однако ни в чем от правил терпимости различных вер; вообще, истребив в них ненависть к иноверным народам, уничтожить коварные вымыслы к похищению чужого добра». Державин выражал надежду, что эти усилия «ежели не ныне и не вдруг, то в последующие времена, по крайней мере чрез несколько поколений» принесут свои плоды и тогда евреи станут «российского престола прямыми подданными».
Позиция Державина и его предложения по ограничению питейного дела вызвали активное сопротивление со стороны заинтересованных лиц, которые изображали поэта в виде российского Амана. В письме, перехваченном полицией, один еврей писал о Державине как «гонителе евреев», на которого было наложено проклятие раввинов. Державин узнал, что «на подарки по сему делу собрали 1 000 000 и послали в Петербург, и просят приложить всевозможное старание о смене генерал-прокурора Державина, а ежели того не можно, то хотя покуситься на его жизнь… Польза же их состояла в том, чтоб не было им воспрещено по корчмам в деревнях продавать вино… А чтоб удобнее было продолжать дело», то будут доставлять «из чужих краев от разных мест и людей мнения, каким образом лучше учредить Евреев». Как замечал Солженицын, «такие мнения, то на французском, то на немецком стали… доставлять» в комитет, специально созданный для решения еврейского вопроса. Так с первых же лет после перехода значительной части еврейского населения под власть России были предприняты попытки представить видных деятелей российского правительства как гонителей евреев. При этом из стран Запада на Россию стало оказываться давление с целью продиктовать политику в отношении ее подданных еврейской национальности.
Между тем созданный в 1802 году комитет о благоустроении евреев, в работе которого приняли участие помимо Державина ближайшие сподвижники Александра I – Сперанский, Кочубей, Чарторыйский, Потоцкий, подготовил в 1804 году «Положение о евреях», в котором подчеркивалось, что «все евреи в России обитающие, вновь поселяющиеся или по коммерческим делам из других стран прибывающие, суть свободны и состоят под точным покровительством законов наравне с другими российскими подданными».
Как замечал Солженицын, положение подтверждало «все права евреев на неприкосновенность их собственности, личную свободу, свою особенную веру и свободу общинного устройства, – то есть кагальная организация была оставлена без значительных изменений… с прежним правом собирания податей, дающим кагалам столь неограниченную власть, – но без права увеличения своих сборов; и запретом религиозных наказания и проклятия (херема), – тем была дана свобода хасидам».
Хотя из-за сопротивления кагалов «не был принят план учреждения общеобразовательных еврейских школ», положение гласило, что «все дети евреев могут быть принимаемы и обучаемы, без всякого различия от других детей, во всех российских училищах, гимназиях и университетах», причем никто из детей в тех школах не будет «ни под каким видом отвлекаем от своей религии, ни принуждаем учиться тому, что ей противно и даже несогласно с нею быть может».
«Еврейским фабрикантам оказаны были «особые ободрения» как отводом нужной земли для фабрик, так и предоставлением денежных сумм». Евреи получили право и приобретать землю – без крепостных крестьян на ней, но с правом использования рабочих-христиан. Для фабрикантов, купцов и ремесленников были сделаны исключения из положения о черте оседлости. Им было разрешено на определенные сроки приезжать во внутренние губернии и столицы. Одновременно «считалось необходимым усвоение евреями языка окружающей местности, перемена внешнего вида и присвоение фамильных имен». «Вестник Европы» определил цель нового закона: «дать государству полезных граждан, а евреям – отечество».
Казалось бы, были приняты все возможные в те времена меры для создания благоприятных условий существования еврейского народа в границах Российской империи. Лишь 34-я статья «Положения» содержала ограничения на коммерческую деятельность евреев. Она запрещала евреям заниматься производством и продажей спиртного: «Никто из евреев начиная с 1-го генваря 1807 года в губерниях: Астраханской и Кавказской, Малороссийских и Новороссийских, а в прочих начиная с 1-го генваря 1808, ни в какой деревне и селе не может содержать никаких аренд, шинков, кабаков и постоялых дворов, ни под своим, ни под чужим именем, ни продавать в них вина и даже жить в них под каким бы то ни было предлогом, разве проездом. Запрещение сие распространяется также на все шинки, постоялые дворы или другие заведения, на большой дороге, состоящие, кому бы они ни принадлежали, обществам или частным лицам». Впрочем, массового выселения евреев из деревень не произошло. Более того, как подчеркивалось в «БСЭ», «богатые еврейские арендаторы легко вступали в сделки с помещиками и вкупе с ними продолжали спаивать и разорять крестьянские массы».
О том, что все эти запреты, коснувшиеся мелких предпринимателей, не затронули крупных производителей спиртного, косвенным образом свидетельствует стихотворение А.К. Толстого «Богатырь», написанное в 1849 году и запрещенное царской цензурой. Поэт утверждал, что евреи-фабриканты получили «за двести мильонов» право на производство спиртных напитков. В результате этого, сокрушался поэт:
Стучат и расходятся чарки,
Рекою бушует вино,
Уносит деревни и села
И Русь затопляет оно.
В то же время представители крупной еврейской буржуазии предпринимали усилия для того, чтобы расширить деловую активность евреев за пределами питейных заведений в деревне. Как отмечалось в «БСЭ», в 1803 году коммерсант Ноткин «выступил с планом насаждения еврейских фабрик, привлечения евреев к производительному труду и распространения среди них «казенного просвещения»… За лозунгом оздоровления экономической деятельности евреев скрывалось весьма реальное классовое устремление еврейской буржуазии внедриться в фабрично-заводскую промышленность. Этому отвечали и интересы правительства, которое оказывало «ободрение» еврейским фабрикантам как отводом земли и ссудами, так и прикреплением крестьян».
