- Просто я услышал, как на базаре толковали, монсеньор, что жёны не нужны вам. Что ваш гарем чахнет без мужской ласки. Но кто бы решился их осчастливить? Я не правоверный мусульманин, я... - он опять легко вздохнул, - я пират. Висельник, разбойник, греховодник. Что мне терять?
- Кроме головы, возможно? - резонно предположил аль-Адиль, глядя на эту покаянно опущенную русую голову. - Продолжай.
Гяур ещё раз быстро взглянул на него:
- Вы же не будете их наказывать? - настойчиво повторил он, - Они ни в чём не виноваты, они просто слабые женщины, а я... надел чадру и пришёл, как будто бы продавать благовония под видом старухи-торговки. Ваш евнух спал. Он очень стар, бедолага, знаете ли...
- Возможно, мне пора заменить его на кого-то помоложе? - ехидно-вкрадчиво осведомился шейх, запустив пальцы в густые вихры пленника, чтобы заставить его поднять голову. - Это почётная должность, тем более что ты уже... достаточно близко ознакомился с моим гаремом. Тебе и карты в руки.
Зелёные глаза пленника расширились, он в панике замотал своей бедовой головой и сморщился от боли. Шейх поспешно разжал пальцы.
- Я пошутил, - хмыкнул он, видя, как краска понемногу возвращается на побледневшее лицо гяура. - Тебе столь дорога возможность подобных пустых забав?
- Очень, монсеньор, - выдохнул тот едва слышно, и шейх снова хмыкнул.
- Итак, ты проник в мой гарем, Мустафа спал, - деловито напомнил он. - Что же было дальше? Мои жёны испугались? Были разгневаны? Или?..
- Как сказать... - пленник прикусил свои припухшие губы, на которых снова вспыхнула невольная улыбка. - Они испугались, да, но я быстро успокоил их... - он запнулся было, но потом решительно продолжил: - Они красавицы... и каждая из них так мила и желанна... Почему вы пренебрегаете ими, монсеньор?
В голосе его звучало искреннее недоумение.
Красавицы? Милы и желанны?
Для шейха все его жёны были на одно лицо - насурьмленное, нарумяненное, с тонкими чёрными бровями и подведёнными глазами. Ниже подбородков он их не разглядывал.
- Я не знаю, что с ними делать, - выпалил шейх, теребя свою кудрявую короткую бороду. - Я... всегда думал, что они будут смеяться надо мною, вот и всё. Не открыто, разумеется, но в душе... и между собой. Мне бы этого не хотелось. Потому-то я и не решался к ним войти.
Парень озадаченно моргнул.
- Они бы не смеялись, монсеньор, что вы! Они же так... изголодались. - он сосредоточенно сдвинул брови. - Никто же не вынуждает вас любить их всех одновременно. Мне просто пришлось, разу уж я пришёл. Не мог же я оставить хотя бы одну из них обделённой. Это было бы несправедливо... но стало не самой лёгкой задачей, монсеньор!
Он тихонько рассмеялся и беззаботно дёрнул голым плечом.
Теперь шейх отчётливо видел, что красные отметины на его золотистой коже остались не только от ударов стражи.
- И как же ты решил эту задачу? - с любопытством осведомился шейх.
Гяур смешно выпятил губы, а потом опять прикусил:
- Ну, те из них, кто хотел уединения, дождались меня в своих спальнях, а те, кто не хотел, забавлялись все вместе. Это было весело!
- Ты не боялся, что они тебя просто замучают? - невольно вырвалось у шейха.
Пленник округлил глаза.
- Какое же это мучение? Это же любовь...
Голос его упал до хриплого горячего шёпота, и шейх даже вздрогнул. Странная волна мурашками прокатилась по его телу, пугая его, обескураживая и раздражая. Просто вегетативная реакция, но откуда и почему? Он нахмурился, с досадой глядя на гяура:
- Ты называешь совокупление, подобное случке бессловесных тварей, любовью?
Пленник протестующе качнул головой
- Люди - не бессловесные твари, у них есть душа, монсеньор.
- И твоя душа... - медленно произнёс шейх.
- ...принадлежала этим женщинам всю ночь напролёт, каждой из них, как и моё тело, - с жаром проговорил пленник, мгновенно уловив мысль аль-Адиля. - Как и их души и тела принадлежали мне. Мы не только совокуплялись, как вы назвали это, монсеньор, мы... смеялись, болтали и пели. Они всего меня перемазали своим розовым маслом, и теперь от меня разит, как от целой лавки с благовониями!
