Обрадовавшись такой новости, Василий Афанасьевич приказал своему управляющему срочно ехать в Московскую губернию, разрешить все судебные споры и без Анны Петровны не возвращаться…

Вскоре обучение Мирона было продолжено, благодарная гувернантка с большим усердием и мастерством подготовила Мирона к обязательной проверке на знание необходимых предметов…

– Похвально, похвально! – оценил его знания старенький статский советник. – Ну, сударь, где думаете продолжить обучение?.. Дома?.. Вижу, грамотный учитель вас подготовил, – обратился он скорее к отцу, чем к Мирону.

– Ваше высокородие, я бы хотел, чтобы Мирон продолжил обучение в Артиллерийском кадетском корпусе, чтобы освоить военные науки, – объявил о своих планах Василий Афанасьевич.

– Хорошее решение, – одобрил чиновник. – Я подготовлю протекцию директору кадетского корпуса Михаилу Ивановичу Мордвину. Думаю, что он беспрепятственно возьмёт в обучение такого способного молодого человека, – сказал он и пожал на прощание руки отцу и сыну…

И вот Мирон стал осваиваться с кадетской жизнью: в шесть часов утра подъём, в семь – молитва и завтрак, а после – до шести часов вечера – занятия с перерывами для приёма пищи. Но обучение не ограничивалось одной теорией, много внимания уделялось практике: строевые занятия на плацу, верховая езда, фехтование, стрельба – все это также входило в программу обучения. Больше всего Мирону нравилась жизнь в лагере на Выборгской стороне, где приходилось осваивать практические навыки в артиллерии и упражняться в меткости стрельбы – тут ему не было равных. И, конечно же, ожидание воскресенья, когда успешным воспитанникам предоставлялась возможность отправиться гулять на острова и в Летний сад…

Жизнь в Санкт-Петербурге пролетела как одно мгновение. Показав отменные знания на ежегодных генеральных экзаменах, Мирон был удостоен похвалы – начать службу с офицерского звания «подпоручик». Ему дозволили побывать в родном имении, а через три месяца он должен был явиться в столицу и получить направление к месту прохождения службы…

Отец, довольный успехами сына, первым обнял Мирона и, взяв за руку, повёл к матушке и гувернантке. Матушка, Софья Михайловна, прослезилась от счастья, увидев повзрослевшего сына.

– Мирон, неужели это ты?! – всплеснула руками, выполняющая обязанности экономки, его бывшая гувернантка. – Повзрослел, возмужал, – ходила она вокруг своего воспитанника, не веря своим глазам: высокий, статный, крепкого телосложения, он совсем не был похож на того Мирона, с которым она гуляла по берегу пруда.

Василий Афанасьевич, решив отметить приезд сына, пригласил на вечеринку всех окрестных помещиков и знакомых…

– А ну-ка, ну-ка, дайте мне обнять новоиспечённого офицера! – с улыбкой протянул руки к Мирону отставной полковник Григорий Воронцов. – Наслышан, наслышан о ваших успехах, сударь. Вот хочу представить вам: дочь моя – Елизавета, – указал он рукой на рядом стоящую стройную, красивую барышню. – Вы, наверное, не помните её?.. Ведь всё в учении: в Смоленске, в столице… – и, не желая более стеснять молодых, взял под руку жену Алевтину и отошёл вглубь зала.

Елизавета, слегка покраснев, смущённо опустила глаза.

– Я слышала, сударь, что вы пять лет прожили в столице? – приятным и тихим голосом спросила она после недолгого замешательства.

– Верно, сударыня… – растерявшись, коротко ответил Мирон, не находя более подробного ответа.

– Как бы я хотела побывать в Санкт-Петербурге! – вскинула вверх свое юное личико Елизавета. – Вы мне непременно расскажите об этом городе, – с просящими нотками в голосе произнесла она.

– Конечно, расскажу, – улыбнулся Мирон.

– Елизавета, нехорошо лишать нас удовольствия пообщаться с Мироном Васильевичем, – грубо прервав их разговор и натужно улыбаясь, подошла к ним, в окружении сына и двух дочерей, помещица Лачинова…

По всей округе ходили слухи о её неумеренном желании устроить жизнь своих великовозрастных дочек… Вдова статского советника, она совсем недавно, продав свою собственность в Калужской губернии, переехала в имение умершего деверя – одинокого помещика, завещавшего всё своё имущество племянникам. Хотя Агапия Елизаровна и слыла нежной и заботливой матерью, но по отношению к крепостным это был чистый демон. Больше всего доставалось поварихе, ежели та не могла угодить вкусам её сынка Модеста, любившего полакомиться щами с гусиными потрошками. Когда садились за стол, все с нетерпением ждали реакции будущего хозяина, особливо волновалось повариха. Ежели после нескольких ложек супа на его полном лице появлялась улыбка, повариха с облегчением вздыхала, а Агапия Елизаровна давала команду к началу обеда.

– Иди уже, работай! – кивала она на дверь поварихе. – Чего без дела толчёшься?

Ну, а коли Модест, скривив губы, давал понять, что щи ему не по вкусу, тогда матушка давала волю своему гневу:

– Отравить нас хочешь, лиходейка! – побагровев лицом, кричала она. – А ну-ка, давай ешь всё дочиста! – указывала она поварихе пальцем на огромную супницу…

– Моченьки моей больше нету! Помилосердствуйте, барыня! – призывала к сердобольности Ефросинья, откушав добрую половину варева.

– Наум! – кричала барыня лакею. – Тащи розги!.. Бей, пока всё не съест!..

– Будет тебе наука, как щи готовить! – злорадно ухмылялся Модест, наслаждаясь экзекуцией…

– Мои дочери Клавдия и Гликерия, – указала Лачинова на пышной комплекции дам, слегка присевших и махнувших головками. – Мы недавно поселились в Смоленской губернии, так что хотелось бы, чтобы вы подружились с моими детьми, – бросила она многозначительный взгляд на дочерей.

– А это Модест – сынок мой – будущий хозяин, – подтолкнула она вперёд такого же полного, в топорщащемся на животе кафтане юношу. – Такой уж скромница… Познакомь, говорит, с Мироном Кирьяновым, а сам-то стесняется подойти. Недаром его Модестом назвали – «скромный» значит. Уж больно ему Лизонька Воронцова нравится, так вы бы как-то посодействовали их знакомству, а мы в долгу не останемся, – остановила она улыбчиво-вопросительный взгляд на Мироне.

– Ну вот – считайте, что мы познакомились, а по поводу Лизы – решать не мне… – вежливо улыбнулся Мирон и, учтиво раскланявшись, отошёл к гостям, но тут заметил своих бывших приятелей детства: Андрея, Викентия и Герасима, смущённо стоящих в стороне. – Простите, господа, пойду с приятелями поздороваюсь, – извинился он перед гостями. – Здравствуйте, здравствуйте, друзья! – протянул он руки для объятия. – Что же вы не подходите, а я уж грешным делом подумал, что забыли меня.

– Ну что вы, Мирон Васильевич!? Как можно-с, – извиняющимся тоном ответил Андрей. – Ждём-с, когда вы с гостями поздоровкаетесь.

– Да брось ты это величание! Кличьте меня как прежде – просто Мироном, – дружески хлопнул он по плечу Андрея.

– Да тут о вас такой слух пошёл, что мы в раздумье: какой-такой большой господин к Кирьяновым приезжает? – подал голос Герасим.

– Ну, слухи есть слухи, да только никакой я не господин, а обыкновенный выпускник Артиллерийского кадетского корпуса, – по-простому ответил Мирон. – Ну, а ты, Викентий, чего молчишь? – повернулся он к худому, высокому рыжеволосому парню.

– Да чего говорить. Рады мы за тебя, Мирон – и в люди себе дорогу пробил, и перед друзьями не возгордился. Теперь тебе от местных невест отбоя не будет. Вон, Елизавета, никого к себе не подпускает, а тебя сразу заприметила, – чуть-чуть покраснев и подёргивая правым глазом от волнения, произнёс он.

– Что вы меня сразу в женихи пророчите? – удивлённо вскинул брови Мирон. – Поговорили с ней немного, да и только.

– Хм! – хмыкнул Викентий. – Нам-то не знать. Да за ней все парни в округе волочатся, а вот таким взглядом – как тебя – никого ещё не одаривала.

– Верно говорит Викентий, – улыбнулся Андрей. – Уж он-то хорошо изучил характер госпожи Воронцовой: два года добивается её внимания, а она даже не глянет в его сторону.

– А чего ей смотреть на Викентия, не для него эта пташка, – высказал своё мнение Герасим. – Ей богатый жених нужен, да чтобы успешен в службе был – вот ты-то, Мирон, как раз ей под стать. А что Викентий? Ни денег, ни званий – приказчик в лавке у купца Лукина, да и того гляди выгонит. Викентий до карт охоч, а Лукин ох как не уважает это дело… Ну что ты нахмурился, Викентий – чего обижаться-то? – вопросительно глянул на товарища Герасим. – Смотреть больно, как ты за Елизаветой увиваешься, да толку-то от этого…