Несколько ночей подряд спускался из своей клетки, на ощупь, изучал окружающее пространство. Объёмная картина никак не складывалась. Не с чем сравнить. То, что ощущал руками, было несоизмеримо со всем моим жизненным опытом. Единственный вывод, который напрашивался, это громадная пещера с отвесными стенами и искусственным освещением. Ночные походы прекратил до лучших времён. Однообразные дни пролетали один за другим. Существа, заходившие ко мне в пещеру, уже не казались страшными и безобразными. Стал различать знакомые интонации, отдельные слова и даже понимать их смысл. Те, кто окружал меня, были люди, только очень большие. Вспомнил сказку о Гулливере, побывавшего и в стране великанов и в стране лилипутов. Однажды проснувшись, лежал и смотрел вверх. Первый лучик восходящего солнца проник через отверстие в стене и осветил свод пещеры. Если это пещера, то она должна иметь свод. Меня заинтересовали какие-то узоры, там наверху. Чем сильнее напрягал зрение, тем отчётливее они становились, а, став чёткими и освещёнными, сложились в мозаичную картину, до боли знакомую. Женщина с младенцем на руках, в окружении ангелов паривших в небе с луками и стрелами. Перевёл взгляд на стены, они тоже расписаны библейскими сюжетами. На противоположной стене нарисован седой благообразный старик, опирающийся на посох с ягнёнком у ног, справа человек, распятый на кресте с терновым венцом на голове. Как будто кто-то навёл резкость в глазах. Всё стало ясно, понятно, красочно. Различил сотни оттенков настенной живописи. Свершилось. Вместе с прозрением открылась какая-то дверца в памяти. Вспомнил! Меня зовут Пётр, в школе Петя. Работал в институте, где звали Пётр Леонидович. Какой институт? Чем занимался? Это ещё предстояло вспомнить и осмыслить. Чем дольше вглядывался в окружающий мир, тем сильнее он менялся в моих глазах. Менялось и восприятие. Это не пещера, это комната и не очень большая. Клетка, казавшаяся такой громадной, стала маленькой. Пока никого нет, надо встать и внимательно осмотреться. Поднялся легко. То, что воспринимал как клетку, оказалось детской кроваткой, верхняя планка которой едва доставала до груди. За каких-то несколько дней, всё уменьшилось, а может, это я вырос? Пришло осознание того, что я сам стал ребёнком. Для этого должно быть какое-то объяснение. Послышались шаги. Надо лечь. Дверь открылась с лёгким скрипом. Когда-то этот звук казался зловещим скрежетом. Говорили двое.
– Мэм, приехал доктор.
– Проводи его сюда, Катарина. – ответил нежный голос, который принадлежал женщине, по всей видимости, считавшей меня своим сыном.
– Сию минуту, Мэм. – ответила Катарина.
Из-за закрытой двери послышались приближающиеся уверенные шаги мужчины и семенящие тихие, видимо, принадлежащие Катарине.
Наверное, Катарина – это служанка.
Дверь открылась, и в комнату вошел полноватый, среднего роста и средних лет, слегка лысоватый мужчина.
– Здравствуйте, доктор Лурье. Спасибо, что так быстро отозвались на мою просьбу.
Доктор Лурье, поставил свой саквояж на стул возле стола.
– Здравствуйте, синьора Мариани. Что случилось? Мне помощница передала, что голос у вас был взволнованный.
– Да, доктор, я весьма озабочена. Мне кажется у моего сына Пьеро проблемы.
– Сейчас посмотрим, где можно вымыть руки?
Тут же появилась Катарина с тазиком полотенцем и кувшином.
– С ним точно, что-то не так – продолжила Мариани, – Он быстро набирает вес, мало двигается, подолгу лежит, уставившись в потолок. Может у него дефект со слухом? Он не реагирует, когда я к нему обращаюсь, не реагирует на погремушки.
«Не знаю никакого Пьеро, и вообще, это меня не касается. Чего ради они затеяли этот разговор при мне?» – подумал я.
– Ну, не волнуйтесь, дорогая синьора Мариани, всё проверим.
Слух резануло не то, что сказал доктор, а как сказал! Я совершенно непроизвольно дёрнулся и уставился на доктора. Слова были произнесены на чистом французском языке.
– Ну, вот сеньора! А говорите, не реагирует ни на что. Уже по-итальянски произнёс доктор. Вон как глазищами рыскает.
Доктор поводил перед носом молоточком. Достал стетоскоп, послушал.
– Дышите. Не дышите.
Наверно по привычке, по-французски. Я дышал, не дышал, дышал, не дышал.
– Ну-с, молодой человек давай послушаем спинку – продолжал доктор.
Повернулся и лёг на живот.
– Дышите. Не дышите. Хорошо, дышите. Прекрасны у нас дела, юный Пьеро.
Что это значит? Это я – юный Пьеро? Вот так новость.
Доктор встал и отошел к столу. Разложил свои журналы, достал справочник и начал что-то писать в одном из своих журналов. Я взялся играть с кубиками, нехотя, ставя их, друг на друга в небольшую пирамидку, разрушая её и вновь собирая, попутно обдумывая коллизию своих имен. Вот интересно, это случайно? Меня отвлёк от размышлений голос доктора. Он обращался к маме, не отрываясь от письма.
– Синьора! Все Ваши страхи совершенно не обоснованы. Ваш ребёнок прекрасно себя чувствует и абсолютно здоров. Действительно крупный ребёнок. Не держите его в кроватке, дайте возможность ползать, учите ходить.
На этих словах я неуверенно поднялся и подошел пуфу, на котором сидела синьора Мариани, а доктор продолжал…
– Займитесь обучением, ещё не поздно, уделите ребенку больше внимания. Уверяю Вас, он будет прекрасно играть со всеми вашими игрушками. Ни в коем случае не связывайте ножки и ручки, иначе он никогда не научится ходить.
– Доктор! Взгляните! – вдруг восторженно удивлённо сказала синьора Мариани.
Доктор отрывался от письма и поднял глаза сначала на синьору Мариани, а затем на меня. Он внимательно, и с некоторым удивлением рассматривал меня, мне хотелось о многом расспросить этого милого старичка. И уже было открыл рот, чтобы задать вопрос, но тут сказал сам доктор.
– Синьора, это конечно не нормально, но некоторые дети начинают ходить в семь и даже в шесть месяцев. Такое встречается…
– Доктор, но Пьеро всего три месяца.
– Не может этого быть.
Доктор посмотрел в свои бумаги, нашел дату моего рождения, загнул по очереди три пальца, нашептывая названия месяцев, и повторил:
– Этого определённо не может быть.
При этом у доктора слегка округлились глаза. Он начал суетливо собирать свои журналы в портфель, бормоча по-французски.
– Синьора, Не волнуйтесь… всё хорошо… всё будет хорошо… всё в полном порядке.… У вас замечательный… удивительный… Раннее развитие, бывает. Да, … пусть ходит, гуляет, не ограничивайте его в действиях. Больше с ним разговаривайте. А мне надо проконсультироваться с коллегами. Я скоро к вам загляну. Очень интересный случай… Не может этого быть.… И… денег за вызов не надо… Я всё собрал? Ага, все.… Всего доброго, синьора.… До свидания. Я на днях загляну к вам.
Хорошо, что новая мама не знает французского. Иначе её беспокойство было бы гораздо выше. Тут я понял, что бы выжить, надо быть предельно осторожным. Не пугать взрослых и вести себя соответственно возраста, но как это сделать?
– Спасибо доктор. До свидания. Катарина, проводи доктора.
Дверь за доктором закрылась, и синьора Мариани, мне пока сложно было принять, что она моя новая мама, но буду её так называть, повернулась ко мне. Я стоял рядом с пуфом, смотрел ей прямо в глаза. Что делать, что предпринять? О! Мысль! Надо протянуть руки и улыбнуться, что я и сделал. Она подошла, присела на колени и прижала меня к груди. «Вот ещё … развела сырость» – подумал я.
Потихоньку мне удалось освободиться из её объятий. Отошёл на пару шагов назад и стал медленно обходить её по кругу. Меня влекла открытая дверь. Точно знал бежать нельзя, поймают сразу. Всё надо делать медленно. Подошёл к двери и остановился на пороге. Коридор, широкий. Справа две двери, покрашены светлой краской с резьбой по дереву. Подошёл к большим двухстворчатым дверям с витражами из цветного стекла, с изображением павлинов, распустивших великолепные хвосты, перья украшены многогранными камнями кварца. Сквозь стекло просматривались громадные столы и ровные ряды резных стульев. Нижняя часть покрыта мелкой резьбой по дереву с изображением виноградной лозы и различных экзотических фруктов. Цапля на одной ноге, не то в луже, не то в болоте. Дальше можно не смотреть. Иду дальше. А вот левая дверь притягивает как магнит. Даже ладошки зачесались от нетерпения. Как бы из ниоткуда появилась служанка Катарина и встала рядом. Как же им сказать, как дать понять, что хочу попасть в эту дверь и при этом не напугать маму. Я подошел к двери и повернулся, посмотрел на маму, та с восторгом и умилением наблюдала за мной. И будто бы поняв, что я хочу, попросила служанку открыть дверь. За дверью было темно. В лицо пахнуло застоявшимся воздухом, крутой смеси выделанной кожи, приправленной запахом старой типографской краски. Это была явно – библиотека. Сквозь единственное плотно зашторенное окно свет не проникал в это помещение. Щелчок выключателя, и под потолком вспыхнула тусклая лампочка. Света прибавилось, но совсем не много. Хотя его хватило, чтобы осветить большой портрет молодой, красивой женщины в платье вышитой серебром и золотом, с большим стоячим кружевным воротником. Волосы, уложенные в два или три кольца на затылке, только подчёркивали её молодость и красоту, а пыль, покрывавшая картину, мерцала в свете лампочки, придавая ей оттенок таинственной искристости. Я остановился и пристально всмотрелся на портрет женщины. Поддавшись неожиданному чувству, совершенно непроизвольно я показал на картину и сказал:
