Кинер стал б крутым другом в этом трио, с которым можно украсть цветной фургон у наркодилера, чтобы уехать в калифорнию или во Флориду, да в любой штат! Самый первый боролся за экологию и права женщин. Кай точно была бы приторным чупа-чупсом, о который можно сломать все зубы и кости. Или тем, кто оставит черные полоски на линолеуме своими кедами в кабинете физики, рисунок баллончиком на школьном шкафчике для будущих поколений! Провокаторша и любитель уличных драк, только об этом никому не говоря. Это секрет. А Питер? Этот мальчик бы отличался от своей прошлой жизни? Нет, не поверите. Ещё тот зубрила, прогуливавший физру в раздевалке, заучивая очередной параграф по истории. Паркер зануда. Сутки бы на пролёт проводил в обнимку с учебниками, вспоминая прекрасный образ Кай, в которую безответно влюблен.

Парни и девчонка точно собирались в гараже Харли и устраивали посиделки, обсуждая книги или новые выпуски комиксов о инопланетян. Кинер рассказывал о том, что однажды повстречал классного механика, которого считал чуть-ли не отцом. А Питер бы отложил свои учебники и пил лимонад, который приготовила Холланд.

—Тей? —спросила сестра. —Ты здесь? А то ушла в чертоги разума и недозовешься.

—Ах, да, просто задумалась, —Блуд откусила небольшой кусочек куриной ножки с панировных сухарях. —Курочка очень вкусная, кстати.

—Ага, Веном хотел курицу у нас, там сожрать всю, может, ему отдельную купим? Все же заслужил, при таком раскладе, —Кай отметила. —А что? Он громко думает, что я поделать могу.

—Вот что-что, а ты сама ему покупай, —она скрестила руки и харизматично отвернулась. —Не желаю с ним взаимодействовать. Ни капли. Ничего не хочу, и Гарри видеть не хочу, никого видеть не хочу. Простите…

Густота ее светлых волос, раскинувшихся на плечах, так эстетично смотрелось. Она видела каждую черточку на сестринском лице, которое замерло в молчании и больше не выразило ни одну эмоцию. Лучи восходящего солнца окрашивают все, словно вдыхая в образ волшебства, раскрывая тут же всю красоту людского внутреннего мира, который рухнул на глазах Тей. И лишь ветер, как чужое присутствие, слышала за спиной. Знала, что папа— невидимая тень, обнимающая за плечи дочурку. Миллионы звёзд под лучами солнца гаснут в тишине, а в шорохе ветров слышен тихий звук шагов. За Донором шли лениво Паркер и Харли, рассуждая о научном бреде, который Холланд не слушала даже, она как-то замкнулась в себе и не знала, что делать дальше. Это каким-то нутром почувствовала сестра и подождала ее, деликатно спросив об этом. Бунтарка сжала руки в кулаки и сказала:

—Что нам делать?.. Дядя Зак мертв, мать, благо мертва. Неужели, так все должно было закончиться?

—Но мы же не знаем, жив ли твой отец, —сказала сестрица.

—Она сказала, что он ‘под ее каблуком’, наверное, на ее стороне был и его, наверное, сделали рыцарем. А последних вы добили, как я понимаю, —девочка приобняла. —Я не знаю…

—Перед тем, как она хотела меня грохнуть, —начала говорить.—Она сказала, что создала уже аморфное существо, выведенное днк Венома. У меня предчувствие, что оно как-то проявится и уничтожит.

—Думаешь, мама не блефовала? —панк-герл изогнула бровь. —Хотя, не думаю, это было бы глупостью.

***

Хотелось остаться здесь. В тесноте серых, печальных стен, где ничто живое не способно ни выжить. В окружении десятков бумажных работ, разбросанных по полу вместо ковра. Гарольд не знал сколько времени прошло. Бедных птиц, запертых в клетке, задыхающихся без воздуха, гаснущих без солнечного света. Как и он сам, казалось. Пустая мечта, серая грёза, взращиваемая Озборном только до той поры, пока в груди от нее не стало больно, только затем, чтобы её в себе убить.

Хотелось остаться. В бесячей тишине, бродя по кабинету безмолвной тенью, всё чаще говорить с самим собой стало привычкой. Он читал отчеты вслух, вопреки собственному нежеланию старательно вчитывался в то, о чем не знал, читал до тех пор, пока не начинал хоть что-то понимать. Иногда, остановившись, в тишине вдруг принимался рассказывать глупую, когда-то давно услышанную шутку, и сам же над ней до слез смеялся. Он говорил и говорил, измеряя углы шагами, пока не сохло в горле и не мутнело в голове, пока не открывалась входная дверь, и кто-то не входил.

—Человек, —обратились к нему. —С вами все в порядке?

—Да, все нормально! Скорн, предоставь доклад о миссии, — раздался суровый мужской голос парня.

—Цель была захвачена и доставлена в наше отделение—сказал Симбиот, закатив глаза.

—Отличная работа, солдат Скорн, — бизнесмен отметил и добавил ехидный смешок. — А вот твое первое индивидуальное задание: прочисти всю лабораторию Закарии Блуд, если найдутся враги, можешь оставить их головы себе, как трофей.

—Я не как мои собратья, не испытываю животное наслаждение от ужасных убийств. Моя цель просто обследовать или что-то определённое найти?

—Скорее, следы Малфании Холланд. Связывайся со мной, как обнаружишь нечто подозрительное. На этом все, приступай, —он отвернулся и уставился на фотографию Тейлор.

—Ваше нежелание есть неразумно, — внезапно добавила Клинтарка. —Вы испытываете человеческое чувство к данной особи, но при этом не хотите помочь ей сейчас? Вдруг, ей сейчас грустно от вашего отсутствия.

От юноши волнами исходила странная нервозность. Скорн видела краем глаза, как меняется выражение его лица, пусть изменения эти и были незначительны, как он в раздражении барабанит пальцами по краю стола, чего также не позволял себе прежде. Необычно для кого-то вроде него выдавать невербальными жестами свое состояние.

ㅤㅤ

—Приступай к работе, солдат, —закончил мужчинка и усадился на мягкое кресло, облегченно выдыхая поток воздуха. Устало прикрыв свои тяжёлые веки, Гарри окунулся в свои чертоги разума.

Волны омывают прибрежные пески. «Барашки» белеют на чёрном полотне, перекатываясь, чтобы разлиться шипящей пеной. Линия горизонта нечёткая, несмотря на отсутствие солнца и его раскаляющего воздух жара, и кажется, что морю, этой зияющей пасти на лице суши, нет конца, как растянутому одеялу. Вдали небо алое, смешивающееся с водой сплошной картиной.

Волны ласково, омывали босые ступни, пока Гарольд вглядывался в нескончаемую бездну. Внутри неё — тот же штиль, и не более. Ноги чувствовали тепло, словно море долго-долго вскипало, как вода в чайнике. Он вдыхает глубже: соль и свежесть, такая знакомая; заставляющая глотать воздух, как желанную после засухи воду. И ему так хочется остаться среди этого покоя, среди этого мира — столь желанного и необходимого.

«здесь всегда так было хорошо?» —думал.

Озборн закрыл глаза, погружаясь в шипение волн, в их настойчивый шёпот, липнущий к нему белыми следами морской соли. Внезапно вода стала горячее, щипать кожу сквозь белоснежную рубашку, такой тяжёлый, гнущий его к земле. Ко дну, ведь море уже по пояс. По предплечью пробежались точечно искры, оставляя после себя темные пятна на коже. Вода слишком горячая. От воды больше не пахнет солью и мокрым песком, воняет гарью и дымом. Стоило открыть глаза, как ужаснулся: алое вдали оказывается совсем близко, распахивает раскалённую пасть. Оно пылало…

Веки поднимались с трудом. Мнимая суровая нить лопается с одной сплошной агонией, отзывающейся в костях, в ноющих мышцах — нарастает пузырём в голове, как опухоль. Во рту горько, и вязко. Воняет дымом и кровью, и жжённым мясом. Его мутило до невыносимой рвоты, и хотелось снова провалиться в удушливое забытье, где море горит багряным, где вода — шипит и сдирает кожу. Но там не было больно, честно.

—Нет, не засыпайте, —мужчина трес парня за плечи. —Мистер Обзорн!

«Не засыпайте», — велел голос. И ему хотелось расхохотаться этой властности, но в горле дерёт до слез. Дым вливался в лёгкие удушливой, гадкой волной. Мощь трепыхалась где-то внутри пойманным зверем, сдирая с шеи ошейник.

«я слышу тебя, мальчик» —внезапно раздался чужой, мужской бас.

Лучший друг Питера с трудом подавляет стон. Но он бы потонул в треске пламени, в эхе чьих-то криков и неясном рёве. Или его воспалённому сознанию это мерещится? Да нет… И вновь заставляет себя открыть глаза, однако голос сказал кое-что на последок: