© Пименова Л., 2021

© Оформление. ООО «Издательско-Торговый Дом «СКИФИЯ», 2021

Ну вот я и решилась. Я подготовила и осуществила издание этой книги.

Мне стало важно сделать это сейчас – для самых любимых – моих двух девочек-дочек, двух мальчиков-внуков и сестры. И для самых верных друзей-читателей, которые следили за каждой моей публикацией в «Прозе», звонили или писали, хвалили или тактично слегка критиковали. Они ждали новых публикаций и даже журили за простои. И это для меня абсолютно бесценно.

А как же это приятно – издавать книгу для «своих»! Не нужно стараться сделать увлекательный заголовок, чтобы книга лучше продавалась, организовывать какую-то рекламу в сетях или просить известных авторов написать три похвальных строчки, чтобы поместить их на обложке книги. Мне вот абсолютно ничего этого не нужно – никакой суеты и ненужного беспокойства, потому что я издаю книгу-подарок. И это дает такое чудесное ощущение свободы! Так что да здравствует свобода и немножко «свободных» денег!

Здесь собраны не все мои рассказы и повести, написанные за последние пять лет. Будет желание и возможность – как знать, может быть, когда-то будет и другая книга.

И последний абзац моего краткого предисловия. Все мои рассказы, миниатюры и повести писались при участии одного человека, имя которого нигде не называлось и роль которого в моей жизни и писательстве никак не обозначалась. Нет, он не дает тем, не предлагает сюжетов (хотя, иногда предлагает), не редактирует и почти не критикует – он просто трогательно и заботливо оберегает покой писателя и остается самым большим поклонником его творчества (здесь так и хочется поставить улыбающуюся мордочку-эмоцию). Да, автору крупно повезло – мне повезло: у меня есть прекрасный муж, которого я шутливо называю Муз (у поэтов Муза, а у прозаиков встречается Муз); и он первым читает все мои рассказы и без его «Хорошо, можешь ставить» я не опубликовала ни одной своей вещи.

Думаю, понятно теперь, почему я посвящаю эту книгу ему.

Кто знает, где ночуют чайки?

Мне кажется, никто этого не знает. Если бы даже морские чайки умели говорить, они ни за что бы не открыли нам эту тайну. Вот и нет никакого убедительного ответа на простой вопрос: а все-таки, где?

Одни считают – морские чайки спят на воде. Закрыв глаза и положив головку с крючковатым носом себе на грудь, они покачиваются себе на легких волнах, поглядывая сквозь дрему на своих товарок. И, убедившись, что все в порядке и все вокруг спят, продолжают сонно качаться на мягкой воде. – А если волны большие, и океан штормит?

Другие уверены, что чайки ночуют на чердаках домов, хотя странно представить открытые для проникновения чердаки домов, двух – или двадцатидвухэтажных, куда на ночлег, как только начинает смеркаться, слетаются стаи – ну пусть одна – стая этих быстроходных, налетавшихся за день крикливых белокрылых созданий.

Есть еще предположение – они спят на скалах. Но здесь поблизости нет никаких скал.

Ну вот вам мой рассказ про дневных чаек. И вы, конечно, понимаете, почему. Потому что никто не знает, где ночуют чайки.

В этом благословенном месте чайки жили всегда, даже когда вместо пляжного мелкого, желтоватого на солнце, песка лежали острые камни. И не было домов и высоких зданий вдоль побережья. Чайки никогда не улетали отсюда в теплые края. Они жили тут летом и зимовали здесь. Это был их дом. Их огромный, без краев, океан. Здесь была их пища. Их стая, где все было выстроено, понято, обозначено без слов.

Одни особи, как водится, уходили, исчерпав все силы, данные им природой. Другие гибли раньше срока, что тоже не ново над синими волнами и под оранжевым теплым шаром. Холодное время года, наступавшее после того, как начинали свистеть северные ветра, иногда затягивалось. И тогда еще труднее становилось найти пищу, – рыба пряталась в глубине, катера и лодки рыбаков с уловом редко появлялись поблизости, и найти какую-то живность в воде или на отмелях было уже невозможно.

При беловатом свете солнца они могли довольно долго сидеть на холодном песке, отдыхая и греясь, переходя с места на место, потом снова отправлялись на охоту – перелетали на темно-синюю воду океана, опускались на низкую волну, стараясь соблюдать подобающее, принятое каждым членом сообщества расстояние. И, качаясь на волнах, замерев и незаметно наблюдая за подводной жизнью, были готовы в секунду ухватить зазевавшуюся рыбу, нырнув стремительно под воду, или заглотить всплывшие останки морской живности.

Иногда было особенно голодно. Устав от ожидания, заморозив лапки, самые нетерпеливые поднимались ввысь и начинали кружить над водой, над домами и кустами, выглядывая тех, кто уже не раз появлялся здесь, кого уже знали и ждали. И когда это случалось и кто-то известный шел по берегу, приветственно поднимая одну руку и размахивая чем-то знакомым в другой, жизнь становилась веселее, ветер не раздувал так безжалостно перышки на хвосте. К ним навстречу двигалась помощь.

Именно в такие дни и в такое пустое время появлялся он – с неизменной белой сумочкой, в которой была, конечно же, не рыба. Но кто будет капризничать и разбирать, чем лучше наполнить пустой желудок, зная, что обмануть голод можно. Хотя бы и кусочками хлеба. Чайки узнавали его издалека и передавали радостную весть друг другу, – у них не было обычая предательски подлетать в одиночку к кормильцам, не сообщив всей стае о приближающейся еде. Они приветствовали его, нарезая круги над головой, взмывая вверх – и медленно снижая высоту, раскинув белые крылья с серыми и черными подпалинами. Им удавалось продемонстрировать все свои приветственные жесты и через это всю силу своей любви, пока он шел к месту встречи. Сверху он казался приземистым и круглобоким, в каком-то забавно-клетчатом предмете на голове, в нараспашку расстегнутом одеянии с хлопающими на ветру крыльями, в чем-то даже похожий на них.

И тут начинался весь и сыр, и бор! Разбрасываемые сокровища подхватывались прямо на бреющем полете; хохоча или хулигански горланя, самые молодые и сильные успевали подхватить даже мелкие кусочки, упавшие на песок. Другие поджидали в сторонке, не вступая в ненужное и заведомо проигранное соревнование. Ворча и возмущаясь, кормилец переходил с места на место, пытаясь оттеснить нахалов жестами и криком, и призвать робких и слабых не отступать, бросая горсти в их сторону, но увы, большая часть этой пищи попадала все в те же жадные глотки.

Иногда он долго не появлялся, потом наконец выходил и шел по направлению к колонии озябших птиц медленными шаркающими шагами, крылья его одежды уже не хлопали, но одна рука так же помахивала белой сумкой, а вторая медленно и невысоко поднималась в приветственном жесте. И в другие дни, завидев его, они тут же снимались с места, по меньшей мере, пять-шесть из них, и сопровождали его, порой отлетая довольно далеко от океана, когда он шел или ехал по своим человеческим делам. Этот эскорт забавлял кормильца и заставлял его больное сердце биться ровнее и чувствовать тепло, расходящееся по телу, и он махал им и приговаривал: «Давайте-давайте! Назад! Да приду уже. Попозже. Ну дела у меня! Вот бедолаги, – все, домой-домой!»

Надя – так называли ее те, кто иногда появлялся вместе с этой седовласой, с мягким теплым голосом невысокой кормилицей – приходила обычно позже всех остальных; иногда она появлялась слишком поздно, и тогда сама себе бормотала укоряюще: «Сегодня лягут голодными». Она приносила более разнообразную еду – все, что могла забрать у хозяина пиццерии неподалеку. Он с удовольствием принял участие в ее «проекте» и не забывал спросить каждый раз, передала ли она его «Хэлло» чайкам. И она отвечала, что они передали ему их «Спасибо» и обязательно сообщала, удалось ли ей обхитрить стаю и накормить двух одноногих чаек. Дело в том, что в этой колонии из пятидесяти чаек (по приблизительному подсчету кормильцев) были две одноногие чайки. Они были мельче остальных и их место за пиршественным столом было всегда с краю. Все ее ухищрения дать еду им, сидящим в стороне и даже не пытающимся приблизиться к месту сражения, наталкивались на упреждающие маневры сильных и здоровых. Эти хозяева жизни реяли, как белые знамена, из одной стороны в другую, и даже кусочки, брошенные поближе к раненым птицам, не долетали до назначения, а выхватывались жадными клювами прямо из-под ног.